Ледовый десант

Другим потрясением, свалившимся как гром среди ясного неба, был приход «белых привидений» во главе с Гнатом Михалютой. Злая судьба свела их с глазу на глаз не только как соперников, любивших одну девушку, но и как врагов.

Надо было спасать себя, и он согласился быть информатором. Он был бы им и дальше, и немцы, возможно, ничего не узнали бы. Но ведь Михалюта сказал, что придет к нему с рацией. А это уже страшно. Это значит смерть. Сигналы рации услышат немцы, засекут, а потом на виселицу и радиста, и того, у кого он скрывался.

«Нет, надо идти на тот берег, так будет лучше. Может быть, свои не расстреляют. Все-таки я им служил, — тешил он себя мыслью. — Да и Наташа, наверно, там. И она замолвит за меня словечко. Ведь мы ребенка ждем! А дитя не виновато, что клокочет такая страшная война и не поймешь, кто кого побеждает и чей будет верх…»

Он решил поговорить об этом с начальником полиции Назаровым. Если бы тот согласился. Ну, посадят в тюрьму. Но ведь не расстреляют же. Посидит, а там видно будет. Если победят немцы, то обязательно выпустят, если возьмут верх свои, учтут, конечно, что он был информатором минеров, и простят все грехи.

Сейчас, когда его вели, будто вора, пойманного с поличным, когда разгневанные женщины, мальчишки толкали в спину, плечи, обзывали грязными словами, он уже каялся, что отважился перейти на этот берег, жалел, что Назаров согласился, — один он не пошел бы. Он проклинал себя, Гната, Наталку. Конечно, можно было бы остаться и там. Но все побережье уже лихорадило. Немцы не таясь говорили, что среди полицаев есть большевистский лазутчик, а может быть, замешан в диверсиях и сам староста, чья жена так неожиданно и бесследно исчезла. Особенно поднялся шум, когда за одну ночь были взорваны два моста, когда от взрыва мины погибло четыре офицера и немецкий инженер, прибывший из Берлина.

Вот тогда-то он и не выдержал, поделился своими мыслями с начальником полиции.

«Как быть? — переспросил Назаров, хитровато прищурившись. — С кручи да в море! Ведь на суше, если не убежим, все равно найдут и повесят. Выход один — на тот берег. Может, простят… Немцы уже бегут от Москвы. Пошли, пока не поздно…»

Он все думал, с какого боку подойти к Назарову, а оказалось, начальник полиции сам искал выход для своего спасения.

— Простите!.. Смилуйтесь, люди! — упал на колени Анатолий.

Вдруг на всю улицу раздался крик:

— Это мой муж! Не убивайте его!

— Наши мужья и сыновья на фронте!..

— А эти гады!.. — зашумели в ответ женщины.

Наташа еле протиснулась в середину толпы.

— Убейте и меня! Это мой муж! — крикнула она так решительно, словно и в самом деле готова была умереть за Анатолия.

Сельчане удивленно посмотрели на нее. Заметили на красивом лице рыжеватые пятна. Застыли в нерешительности…

5

Задержанных допрашивал старший лейтенант Мотыльков в присутствии полковника Веденского.

— Скажите, с какой целью вы перешли на наш берег?

— Мы пришли к вам искупить свою вину, — ответил Назаров, понурив голову.

— А Михалюта еще хотел у старосты поселиться с рацией, — с насмешкой в голосе заметил Мотыльков полковнику. И снова обратился к задержанным: — Чем вы можете это доказать? Где гарантия, что вы пришли не как шпионы?

— Клянусь, нет! — вскинул Назаров голову.

— А может быть, вы надеялись затеряться в нашем тылу, сменить фамилии и продолжать жизнь, словно и не служили немцам? — спросил Веденский. — Что скажете на это, господин Анатоль?

Услышав свое имя да еще с прибавкой «господин», Анатолий вздрогнул.

— Понимаю, я не заслуживаю доверия. Но я не шпионить пришел, — залепетал он. — Мне угрожала виселица. Вдруг не стало жены, немцы решили, что она ушла к партизанам. А тут еще эти взрывы. Меня вчера вызывали в Бердянск, в гестапо.

— И вы пошли на этот берег с надеждой, что наш народ милосердный?

Анатолий вобрал голову в плечи, стиснул зубы.

— Дайте мне возможность кровью искупить свой позор! — воскликнул Назаров. — Пошлите меня за «языком», и я вам его приведу. Хотите, забросаю гранатами комендатуру! Только поверьте мне!

— А староста приведет «языка»? — спросил Мотыльков.

— Нет, у него не хватит духа, — ответил Назаров. — Приведу я! Он до смерти испугался, когда на нас набросились женщины и мальчишки. Если бы не Наталка, он, наверное, умер бы от страха.

— А может, от стыда и позора?

Анатолий выпил стакан воды, еще больше втянул голову в плечи.

— Я служил у немцев, — продолжал Назаров, — но я не убил ни одного человека. Дайте мне возможность искупить вину своей кровью в бою, а не у стенки. Уверяю вас…

— Не убил, потому что не хватило времени, — прервал его Мотыльков. — Попав в окружение, старшина Назаров спрятался. Не попытался перейти линию фронта или найти партизан. Превратился в послушную овечку. Немцы приказали ему стать на учет, и он стал. Приказали служить в полиции, и он стал полицаем. Так?

— Так, — буркнул Назаров. — Тогда я не верил, что немцев можно остановить. Моя вина. Расстреляйте меня! Только не пишите об этом матери.

— Ишь, мать он вспомнил! — покачал головой Веденский. — Что же ты раньше о ней не подумал?

— Очень прошу вас, не пишите матери, что меня расстреляли свои, — повторил Назаров. — Пусть я буду среди тех, кто пропал без вести.

Мотыльков закурил папиросу, прошелся по комнате:

— Сколько солдат в гарнизоне вашего села?

— Две сотни, — ответил Назаров.

— И… комендатура в школе, — добавил приглушенным голосом Анатолий. — За высоким забором с колючей проволокой.

— Две сотни, говорите? И комендатура в школе? — переспросил Мотыльков.

— Да, — кивнул Назаров. — Я хорошо знаю и подходы к штабу полка на Кривой Косе. Не раз там бывал.

Мотыльков повернулся к конвоиру.

— Уведите их!

Назаров и Анатолий встали.

— Могу я встретиться со своей женой? — спросил Анатолий.

— Наташа не хочет с вами встречаться, — ответил Мотыльков.