Ледовый десант
Шрифт:
Потери среди мотострелков в боях всегда чувствительны, «текучесть кадров» во время прорыва вражеской обороны очень заметна. А кадрам тем — по восемнадцать-девятнадцать лет. Среди рядовых и командиров старожилов мало. Сколько уже юных мотострелков из бригады Лебедева погибло на Дону, под Сталинградом, на Северском Донце, под Белгородом, на Ворскле, на Псле, под Гадячем, на Суле, под Лубнами, на Десне и Днепре, под Киевом! Особенно ощутимы были потери летом сорок второго года. Тогда Лебедев не успевал даже лично познакомиться с новичками. Обстоятельства требовали немедленно бросать пополнения в бой,
Лебедев не из тех, кто завидует своим младшим побратимам, которые опередили его на одну или две звездочки. Сердце его болит за другое: обидно видеть ребят убитыми. Им еще ходить бы в десятый класс, учиться в техникумах, в ремесленных училищах, в институтах. А они почти каждый день идут в бой, сдают экзамены на мужество, верность своей земле, Родине. И не видно конца этим экзаменам.
Лебедев обнял Майборского.
— Что с рукой? Серьезная рана?
— Да нет. Заработал в последнем бою на том берегу. Стоял в люке…
— А-а-а! Держал знамя над башней. Слыхали. Молодец! Разбить силы врага вдвое большие — это не только отвага, но и талант:
— Мне кажется, талант как понятие не вяжется с боями. Вот талант, — Майборский кивнул на газеты, выглядывавшие из его планшета. — Как просто, без всякого надрыва текут, словно река, слова Андрея Малышко. Кстати, тоже майор, как и ты.
Лебедев развернул газету.
А ти, мій Дніпре, мій поточе, У широті, в голубині, Сивієш, дужий, опівночі І плещеш хвилею мені.Лебедев с чувством, словно на уроке литературы, прочитал стихотворение. Спросил у Майборского:
— Что скажешь об Указе Президиума Верховного Совета СССР о переименовании Переяслава в Переяслав-Хмельницкий? Об утверждении ордена Богдана Хмельницкого трех степеней?
— В Указе все ясно сказано: «Переименовать в ознаменование памяти великого сына украинского народа, государственного деятеля и великого полководца Богдана Хмельницкого…» А орденом этим будут награждать военачальников, командиров за умелые и смелые операции.
— А ты уверен, что операции на Днепре наше командование проводит сейчас умело? — вдруг спросил Лебедев. — Киев мы и до сих пор не взяли.
— В штабе фронта сейчас маршал Жуков. Что-нибудь да решат с Ватутиным.
— Вчера мои разведчики привели немецкого лейтенанта. Дивизия, в которой он служит, сегодня должна передислоцироваться отсюда к Ржищеву. Головные силы немцев киевского направления там, где и наши головные силы, — на юге от Киева. Вот и наскочила коса на камень! Немцы, говорят, потеряли там тысяч пятьдесят солдат. Бородино октября сорок третьего. А танки Третьей гвардейской армии так и не вышли на оперативный простор, — с сожалением произнес Лебедев, хорошо знающий, что такое наступление без танков. — Оттуда Киев нам не взять…
— У тебя в бригаде были партизаны и с ними радистка Леся, — прервал Лебедева Майборский.
— Да, была. Чернявая, скромная девушка. С нею еще двое: один осетин, Шмиль, другой — Устин, минер, бронебойщик,
на все руки мастер…— Фамилию Леси знаешь?
— Разве у таких, как она, есть фамилии? Она же разведчица-парашютистка.
— У тебя была Леся Тулина, дочь погибшего начальника пограничной заставы. Его имя в моей бригаде носит танк-знаменосец!.. Я ей после боя на том берегу написал письмо. Думал, если не встречу здесь, так ей передадут. Оказывается, она уже в штабе генерала Шаблия.
— Да, — кивнул Лебедев. — В партизанском штабе. Чай будем пить?
— Можно и попить, — задумчиво произнес Майборский.
На КП вошел солдат, доложил:
— Бронетранспортер готов!
Лебедев встал из-за стола.
— Поехали, Виктор Петрович, на рекогносцировку.
— С левого берега старшина Луденко не явился? — спросил Майборский у солдата.
— Только что прибыл на полуторке, привезшей боеприпасы.
— Очень хорошо. Луденко тоже поедет с нами.
Выйдя из землянки, Майборский посмотрел на блиндаж, в котором еще несколько дней назад дежурила Леся на радиовахте. Вот если бы она и сейчас была там. Он бы зашел, поздоровался. Леся, конечно, удивилась бы. Последний раз они виделись очень давно, накануне войны, 21 июня.
В тот вечер он, старший политрук, привез на Пятую заставу кинофильм «Танкер «Дербент» и два отделения пулеметчиков из резервной группы — на той стороне Прута уже скапливались грозные тучи войны. Тогда он подарил ей гуцульскую шкатулку — в честь окончания десятого класса.
«Да, это я, Леся, — сказал бы он. — Вот куда занесла тебя судьба…»
А что бы еще сказал! Хватило бы смелости признаться ей в любви? Нет, едва ли. А как хотелось все это время ее увидеть! Хорошо, что она есть на свете. Когда лежал в госпитале, она для него была как воздух бессарабской степи над Прутом, как вода из карпатских родников. Думал о ней, и боль отступала, и на душе становилось легко-легко…
Майборский провел рукой по глазам. Единственное, что его немного утешало, — Леся сейчас на радиоузле партизанского штаба. А это все-таки не передовая на фронте.
Вдруг лес наполнился свистом снарядов, взрывами. Треснув, с сосны упала ветка. Вздрогнул дуб, зашелестели еще крепкие, зеленые листья.
Лебедев и Майборский упали на землю.
— Черт возьми! — выругался Лебедев. — Каких-то двести метров от КП до бронетранспортера, а приходится чуть ли не ползком добираться.
— Все в жизни относительно, Гриша, — улыбнулся Майборский.
— Знаю. Иногда двести метров значат всю тысячу километров…
Когда артналет прекратился, Лебедев и Майборский встали, отряхнули со штанов и с гимнастерок сосновые иголки.
Неподалеку заурчал мотор бронетранспортера.
18
Командир мотострелковой роты Павел Сероштан смотрел в бинокль на село Гуту, которое надо было взять сегодня, пока немцы не прислали сюда танки.
Село небольшое. Серые деревянные хаты. Есть и побеленные, как в степной Украине. Кровли соломенные и камышовые. Местами поблескивают и цинковые крыши. Возле хат хлевы, погребки, навесы, амбары, сады и огороды, а за огородами левады.