Ледовый десант

— Разве не видишь, фуражка необычная, с наушниками? В штабе на это обратят внимание и разберутся. А про химическую войну потом…

Когда разведчики с пленными отошли от блиндажа метров на двести, позади раздался взрыв — сработала одна из мин.

Из ближнего дзота тут же застрочил пулемет. Но остальные огневые точки молчали. Немцы, видимо не зная толком, что случилось, не решались попусту тратить боеприпасы.

Прогремел еще один взрыв — сработала вторая мина.

В небо взлетели осветительные ракеты. Застрочили пулеметы и из других дзотов.

Колотуха и Стоколос подтолкнули в спину своих пленных дулами автоматов.

— Шнель! Шнель! — поторопил их Андрей.

Немцы ускорили шаг.

Услышав стрельбу, лейтенант начал вырываться из рук Живицы и Волкова. Терентий стукнул его в бок кулаком, процедил сквозь зубы:

— Ты, гад, довертишься сейчас у меня! Пущу пулю в лоб — сразу успокоишься.

Он и в самом деле готов был пристрелить пленного. И если бы это был рядовой солдат, наверное, так и сделал бы. Но ведь это офицер. Он много знает. Такой «язык» очень ценен. И его надо было, чего бы это ни стоило, доставить в штаб дивизии.

Вытирая со лба пот, Волков нечаянно сбил рукой свою шапку, и она покатилась по склону оврага к ручью. Бежать за нею не было времени. Он чертыхнулся. Теперь старшина Колотуха будет упрекать! «Ох уж эти матросы, любят пофорсить! Носил шапку, словно бескозырку, набекрень, вот и доносился!»

Взорвалась третья, последняя мина.

Огонь из дзотов усилился. Открыли стрельбу и орудия. В небе то и дело вспыхивали осветительные ракеты. Темная октябрьская ночь превратилась в день.

Немцы вели огонь по заранее пристрелянным целям. Разведчикам и пленным, пробиравшимся по дну оврага, словно по дну глубокой траншеи, он был не страшен. И вскоре все они без единой царапины миновали нейтральную полосу и подошли к своим позициям.

— Стой! Пароль! — раздалось впереди.

— «Прут»! — крикнул Стоколос.

— «Застава пять»! — послышалось в ответ.

— Свои, свои, — понизил голос Стоколос.

Пароль спрашивал сам командир артдивизиона капитан Заруба. Не усидел в землянке, пришел на передовую, чтобы встретить разведчиков.

— Ну как, разжились чем-нибудь? — спросил капитан.

— Два бычка и на всякий случай один подсвинок, — улыбнулся Андрей.

— Точно. С ярмарки вернулись не с пустыми руками, — подал голос Терентий Живица. — Идите сюда и заберите лейтенанта, а то у нас уже сил нет тащить его.

Терентий развязал пленного, вытащил из его рта кляп.

— Дыши теперь и ртом.

— Спасибо, — ответил по-русски лейтенант и усмехнулся. — Что? Здорово я тебя… Как это по-вашему?

— Врезал, — машинально подсказал Живица и погладил пальцами опухшую скулу. Вдруг растерянно заморгал, удивленно воскликнул: — Ты смотри! Еще и по-нашему маракует.

— Немного понимай, — кивнул пленный.

— Так, может, ты хорошим, разговорчивым «языком» будешь для командира дивизии? — Живица окинул взглядом стройную, плотную фигуру лейтенанта, еще раз погладил пальцами свою опухшую скулу. — Если ты, Ганс или Фриц, против Гитлера, то зачем же так сильно ударил меня?

— Я не Фриц и не Ганс. Я Клаус Дилинг. Я оборонялся, геноссе Терентий! — ответил пленный.

— А мое имя откуда знаешь?

— Ваш старшина хорошо говорит.

— Ну и дела, — покачал сокрушенно головой Живица.

Когда пленных увели, к Колотухе подошел Волков, сказал виновато:

— Я потерял шапку…

Старшина, хотя и был в хорошем настроении, все же отчитал Василя:

— Меньше бы форсил! Не надо было носить шапку набекрень. Походишь теперь и в бескозырке. Ты забыл, что начхоз дивизии — человек скупой, вряд ли выдаст новую…

21

На пороге землянки появилась фигура капитана Зарубы. Максим Колотуха спрыгнул с нар, крикнул:

— Встать! Смирно!

Он вскинул правую руку, чтобы козырнуть, но вспомнил, что без головного убора, смутился, опустил руку.

Живица, Стоколос и Волков, продирая глаза, быстро слезли с нар, застыли по команде «смирно».

— Товарищ капитан, бойцы отдыхают! — доложил Колотуха.

— Вольно, — кивнул Заруба. — Можно было и не поднимать… Пусть бы отдыхали…

— А я что говорил, — недовольно буркнул Живица, обращаясь к Стоколосу. — Этот Колотуха служака неисправимый.

Заруба положил каску на стол, сбитый из ящиков от снарядов, как и всюду на передовой, сказал веселым голосом:

— Вам всем от полковника Сильченко благодарность. Двое из «языков» только вчера прибыли из Макаровки, что находится северо-западнее Киева. Третий — на днях из Франции. Это означает, что немцы стягивают сюда силы из Западной Европы.

— А как там Клаус Дилинг? — спросил Живица.

— Ценный «язык». Даже больше чем «язык», — загадочно ответил капитан.

— Может, коммунист? Если так, что же он меня… Нет, тут что-то не то… Это он прикидывается своим…

— А те двое? — поинтересовался Волков.

— Сто пятый полк, семьдесят вторая пехотная дивизия. Один из них, наверно, собирается стать писателем, дневник ведет, — пошутил Заруба и, достав блокнот, продолжил: — Я кое-что переписал: «Третьего, девятого, сорок третьего. Каждый день воздушные налеты русских. А ночью партизаны. Ночью подорван железнодорожный путь на Мироновку. Вся земля заражена партизанами. Рота разбита. Погибли мои последние друзья — Генрих и Фриц. Положение отчаянное…»

— Мнут им наши бока! — воскликнул Живица.

— Мнут, — улыбнулся Заруба и стал читать дальше: — «Нам выдали фуражки с наушниками. Неужели будем зимовать на Днепре?..»

— Ага! — хитровато прищурил глаза Колотуха. — Эти наушники существенное доказательство, как на судебном заседании. Немцы собираются топить свои печки в землянках и зимой.

— Ваши рассуждения, товарищ старшина, не лишены основания, — кивнул Заруба.

Капитан Петр Заруба обращался ко всем младшим командирам и рядовым на «вы», исключением был лишь Андрей Стоколос, которого мать Петра после трагедии на Пеле в январе сорок второго года считала как бы своим сыном. Она все время вспоминала о нем в письмах. И в только что полученном капитаном Зарубой письме, которое передал ему вместе с газетами дивизионный почтальон, как всегда, спрашивала о нем.

Стоколос просматривал газеты и не вмешивался в разговор.

— О! — вдруг воскликнул он. — Пишет мой знакомый корреспондент Филипп Миронец. Вот послушайте.

Язик, як кажуть, в Київ дальній Вас доведе і відведе назад. Але бійці прислів'я славне Тлумачать ось на новий лад. Ми вірим, кажуть, в грізну зброю — Багнет наш в Київ приведе, І де пройде хоробрий воїн, Там ворог не сховається ніде! Де недруг лютий, німець вражий, Багнет наш миттю розбере, Він нам дорогу вірну вкаже. Дорога ця: бійці, вперед!..