Ледяное сердце
Шрифт:
Она зажмурилась, но не смогла отвернуться или хотя бы закрыть лицо рукой.
Сейчас он её ударит. Убьёт. Он же обещал. На его поясе висел ярг, тот самый, которым он в отчаянье хлестал подлесок, и она подумала, что вот также он может отхлестать и её. Или же её отправят в подвал к крысам и посадят на цепь. И это он тоже обещал.
Хотя сейчас она даже боли не почувствует. Может, это и к лучшему.
— Ну, здравствуй, маленькая веда! — в его голосе было раздражение, удивление и облегчение одновременно.
И обещание припомнить ей это.
Почему нельзя просто
Эйгер швырнул факел одному из горцев, стянул перчатку с правой руки и дотронулся до щеки Кайи. В другое время она бы отпрянула или хотя бы вздрогнула, но сейчас ей было всё равно.
Он легко вскочил на лошадь и крикнул:
— Кудряш! Драдд! Дайте плащи, живо!
Постелил их спереди на луку седла.
— Поднимите и подайте её мне! — приказал коротко.
Горцы бросились исполнять. Подняли Кайю, бессильную и безвольную, и Эйгер подхватил её легко, как пушинку, взял на руки и посадил перед собой, обняв правой рукой за талию.
— Держаться сможешь?
Она попыталась найти руками за что ухватиться, но Эйгер прикрикнул:
— Да не за лошадь! За меня! Обхвати меня руками!
Наверное, эта мысль была бы просто ужасной. Обнимать чудовище! Но не сейчас. Да и он не дал ей выбора, прижал к себе крепко и сильно, словно боялся, что она снова убежит.
— Холодно…
Прошептала едва слышно.
— Дуарх бы тебя побрал! — рыкнул Эйгер, отстраняя её немного, встряхнул за плечи. — Да ты же умираешь! Даже не вздумай, глупая девчонка! Если ты и умрёшь, то только потому, что я сам тебя убью!
Он рванул на груди куртку, так, что отлетели пуговицы, и жилетку, распахнул полы, обнажив белую льняную рубашку, затем прижал Кайю к себе снова так сильно, что она почти не могла дышать. Голова склонилась ему на грудь, и щека прижалась к тонкой ткани.
От Эйгера пахло кожей, дымом факела и можжевельником, и ещё гвоздикой и кардамоном.
Он любит специи…
И он снова её спас…
Мысли путались.
Тепло…
Он был горячим, просто пылал. И жар этот передавался ей, сначала куда-то к сердцу, а затем тепло потекло в руки и ноги. Голова сделалась тяжёлой. Словно дождь, падающий на иссушенную почву, покрытую сеткой трещин, питает и насыщает её, так и это тепло оживляло и пьянило. И Кайе казалось, что она его пьёт и не может напиться. Не может оторваться. И не хочет…
И остался позади страшный лес, ночь, холод, корни-убийцы и ветви-крючья, и даже если он посадит её завтра на цепь — всё равно. Это будет не сейчас. Главное, чтобы сейчас он её не отпускал.
Конь двинулся медленно, дорога пошла под уклон, и прежде, чем Кайя провалилась в глубокий сон, руки сами скользнули под куртку и обняли его, боясь потерять хоть каплю этого драгоценного тепла.
— Спасибо…
Прошептала она одними губами, но уже не услышала, что ответил Эйгер.
Глава 19. Белая лента
Лес снова пел. Звал за собой куда-то. Вот только песня была иной. Сотканной из птичьих трелей и шелеста ветра в ветвях.
Зарянки и горихвостки, перескакивая с ветки на ветку, насвистывали радостно и беззаботно.Не было лодки. Не было тоски. Зелёный свет лился сверху сквозь узорный полог листьев акации. Пахло смолистыми почками, цветущей вербой и первой водой, той, что бежит вперемешку со льдом, то исчезая в ледяном крошеве, то игриво выбираясь наверх. Запах весны.
— Проснись, Кайя…
Она сидела на камнях, и они были тёплыми. Кайя гладила их ладонью, чувствуя под пальцами зернистую шершавую поверхность, они успокаивали, и уходить не хотелось. Хотелось свернуться клубочком, прижаться к ним щекой, ладонями, ступнями, всем телом, и остаться. Так спокойно, уютно и не страшно…
— Проснись, слышишь меня?
Голос приходил откуда-то издалека. Он был ей знаком, но это не был голос матери или отца.
Нет, не сейчас. Ей хотелось ещё немного полежать здесь, где не нужно убегать, и никто её не тронет.
— Ты согрелась? Проснись, маленькая веда…
Камни становились все горячей, исчезли запахи весны, и птицы замолчали, и лес. Зелёный узор листьев стал сереть, гаснуть, растворяться вдали, и Кайя почувствовала свои веки — горячие и тяжёлые, как они поднимаются медленно, и открыла глаза.
Над ней висел серо-голубой балдахин, и напротив стояло трюмо. Перевела взгляд — рядом в широком кресле сидел Эйгер, совсем близко, наклонившись к ней, и держа в руках её руку. И снизу его рука была обычной, большой, человеческой, а сверху лежала та, которую он обычно прятал в массивной кожаной перчатке с металлическими накладками…
Покрытая слюдяными чешуйками и бугорками, каменная, шершавая, чёрная, его вторая рука с пальцами, увенчанными длинными когтями, напоминала лапу огромной ящерицы…
От этой руки шёл жар, и она сама накрывала её второй ладонью и гладила во сне думая, что это камни…
А лицо Эйгера в тёмной маске было так близко, что она встретилась с ним взглядом, впервые увидев его глаза. Карие с россыпью янтаря.
Он резко отдёрнул руку и молниеносно спрятал под камзолом. Но видимо по выражению её лица понял, что она всё видела. И прежде, чем Кайя успела хоть что-то сказать, Эйгер встал и стремительно вышел, хлопнув дверью так, что от порыва ветра с каминной полки упало гусиное крылышко, которым Айра обычно смахивала пыль.
В распахнутое окно лился утренний свет.
Утро… какого дня? И сколько она проспала?
О Боги! Какая разница!
Она взглянула на свои руки, вскочила и бросилась к чаше с водой. Налила из кувшина и принялась отмывать их там, где её рука касалась руки Эйгера.
Значит, это правда! Значит, это и есть тот самый Зверь, убивающий людей и рвущий их на части!
Чёрные когти стояли у неё перед глазами. И страх, отступивший было ненадолго, вернулся с новой силой. А вместе с ним и какая-то странная горечь. Ведь она почему-то надеялась, что Зверь — это какое-то неведомое чудовище, которое хозяева замка прячут в подвалах, в недрах горы. А вовсе не тот, кто завтракает с ней по утрам и ведёт светские беседы.