Ледяной остров (в сокращении)

– Мне кажется, товарищ капитан, cтарым шифром он пользоваться не будет.

– Это определенно. Положение двa, положение три...
– задумчиво повторил Винокуров.--Опять, значит, придется ломать голову.

– Ничего,-после паузы бодро сказал он.-Вы голодны, лейтенант? Ресторан еще открыт. Поехали ужинать.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

Квартира профессора Дубравина в этот тихий августовский вечер была похожа на цветочный магазин. Все вазы, кувшины, банки, графины, кастрюли были заполнены букетами роз, олеандр, гладиолусов, астр, георгинов.

Цветы стояли в передней, в гостиной, в библиотеке, в спальне, в кухне и даже в ванной комнате. Исключение составлял лишь рабочий кабинет профессора, где стояло всего два букета. Зато здесь господствовали трубки. Если цветы приносили главным образом женщины, то трубки входили в дом в качестве мужских подарков: профессору Дубравину исполнилось семьдесят лет.

Празднично одетая жена профессора Елена Николаевна и сам профессор, веселые и суетливые, принимали поздравления гостей, знакомили их с приехавшими из Ленинграда сыном и невесткой.

Алексей Петрович к этому торжественному дню установил в квартире Дубравина искусственное охлаждение, и в комнатах царила приятная прохлада. Когда же гости просили открыть секрет, профессор недоуменно разводил руками.

Поздравить юбиляра собралось много народу.

Гости группировались вокруг весельчаков. Николай Дмитриевич ходил от группы к группе, шутил и отвечал на остроты. Елена Николаевна хлопотала по дому, появляясь то в одной, то в другой комнате. Оба они, однако, успевали заметить каждого нового гостя.

Сын профессора, Виктор Николаевич, и его жена Люся, окруженные группой гостей, что-то весело наперебой рассказывали. Слушатели от души смеялись.

Их девятилетний сынишка крутился тут же, польщенный вниманием, которое ему оказывали.

В девять часов появился Иван Николаевич Воронин. Большой и шумный, он внес своей веселостью и шутками такое оживление, что громкий заразительный смех перекатывался следом за ним из комнаты в комнату. Обойдя квартиру и поздоровавшись со всеми, он вернулся в гостиную.

– Елена Николаевна,- обратился Воронин к хозяйке дома, сидевшей в обществе его жены и Надежды Ивановны Трофимовой,-заглянул я сейчас в одно запретное место и вижу: нам предстоит сегодня много поработать. Боюсь, унесут ли нас обратно ноги.

Все рассмеялись, и как бы в ответ ва эту шутку в передней колокольчиком рассыпался девичий смех.

– О! Так может смеяться только Таня Березина,- сказал Воронин.-Так и есть!

– Ну да, это я, Иван Николаевич,- вбежала в комнату смеющаяся девушка.

Вместе с Таней вошли Ольга Кириллова и палеонтолог Костерин.

Не сдержав душившего ее смеха, Таня крикнула: - Ой, не могу!-и засмеялась еще более заразительно. Присутствовавшие, глядя на девушку, не выдержали и тоже расхохотались.

Когда взрыв смеха стих, Воронин спросил Березину:

– Над чем же вы, Таня, так смеялись?

– Это она надо мной, стариком, потешается,-сказал Костерин.- Был со мной в жизни один веселый случай.

– Расскажите, Афанасий Евграфович,-попросил Воронин.

– Расскажите!

– И нам интересно послушать.

– Просим, Афанасий Евграфович!

Старик, очевидно, не прочь был рассказать присутствовавшим случай, над которым так весело смеялась Таня, и уже стал усаживаться на предложенный стул.

– О, нет!-сказала Таня.-Вы, Афанасий Евграфович обязательно утаите самое интересное. Лучше я сама.

– Давай, Таня, начинай.

– Сейчас, только дайте поздравить Николая Дмитриевича,-она передала корзину с цветами Кирилловой, крепко пожала руку профессору и неожиданно для всех поцеловала его в щеку.-Желаю вам, Николай Дмитриевич, еще сто лет жизни и приглашаю вас на свой семидесятилетний юбилей.

– Молодец, Таня!-засмеялись вокруг.

– Ну, а теперь слушайте,- заглушая остальные голоса, сказала Таня.Итак... Только, чур, внимательно слушать! Жил в Москве один очень рассеянный ученый.

– Таня, садись,- сказал Воронин, ставя для девушки стул рядом со стулом Ольги Кирилловой.- В ногах правды нет.

– Спасибо, Иван Николаевич. Ну так вот, жил этот ученый, жил и дожил до шестидесяти лет. Но хоть и было ему шестьдесят, а влюблен он был, как Ромео в Джульетту...

– Кто же была его возлюбленная?

– О! Их было много!
– с комической серьезностью отвечала Таня.-Это были... остракоды от девонских и карбонских времен до четвертичного периода. В среднем этим юным красавицам было по пятьдесят миллионов лет. Одни из них очаровали нашего ученого необыкновенной архитектурой брюшка, другие живописным рисунком хвостового оперения...

– Таня!
– простонал Костерин.-У остракод же нет хвостового оперения.

– Ну все равно, каждая остракода пленяла ученого какими-нибудь особенно привлекательными линиями. Одним словом, они были неотразимо прекрасны. И вот решил наш ученый один раз в жизни изменить своим возлюбленным и отпраздновать свое шестидесятилетие. За это коварство он был жестоко наказан.

Объявив своим остракодам, что у него должно состояться важное совещание и что он, к своему величайшему огорчению, вынужден их покинуть (вы заметьте, какое коварство!), наш ученый отправился домой, куда уже пригласил своих наземных друзей.

Выйдя на площадь, он заметил у газетного киоска очередь за Вечерней Москвой. И тут его попутал лукавый. Он встал в очередь и, вспомнив, что в портфеле у него лежит журнал с непрочитанной статьей об остракодах палеозоя, извлек журнал, стал читать и не заметил, как отбился от очереди за Вечеркой и по своей великой рассеянности пристал к очереди на автобус Москва - Кашира. Следом за всеми он спокойно вошел в автобус и сел на место, которое ему любезно уступил один пионер. Забыв обо всем на свете, он продолжал читать статью о любимых созданиях.
– Вам до Каширы?
– спросила кондукторша.-Да, да,-рассеянно ответил он.- Платите.- И он уплатил, продолжая читать.

– Так и уехал в Каширу?-смеясь, спросил Воронин.

– Истории об этом умалчивает. Только поздно ночью собравшиеся гости получили от него молнию: "Ввиду особо важных дел празднике быть не могу празднуйте без меня мысленно с вами ваш Остракода."

– Это телеграф перепутал: не писал я слова Оcтракода,- под общий хохот сказал Костерин.

Пока все смеялись, Воронин куда-то вышел. Вскоре он вернулся, нeся на маленьком подносе кучу самых разнообразных по форме трубок Остановившись на середине комнаты, сказал: