Ледяной телескоп (сборник)
Шрифт:
Горячка почти бесследно с меня слетела, и я, пристыженный, побыстрее ушел.
ФЕНОМЕН РАДУГИ
В нашей мастерской все, кроме меня и Эммы Лукениной, уже приступили к работе.
— Здравствуйте, — сказал я угрюмо, зная, что сюда я пришел, можно сказать, в последний раз, во всяком случае, на работу в последний раз.
— А, привет, привет! — прервав свое бодрое «трам-пам-пам», приветствовал меня длинный Борис Дилакторский. Он стоял на стуле и стаскивал со шкафа «гарнитур» (лист с девятью глубокими ячейками для смешивания красок). —
— Увольняюсь я…
Борис с «гарнитуром» спрыгнул со стула, с преувеличенным удивлением поднял брови. Сочувственно покивал головой:
— Внезапная женитьба?.. А может быть, на Новую Землю едем? А, дед? Поедешь — возьми посылочку от меня. Хочу сосульку послать, одного школьного товарища порадовать.
— Сам не знаю, куда поеду… Ребята, вы за Ниготковым ничего такого не замечали?
Вадим Мильчин поднял плечи и энергично замотал кудлатой головой:
— Не знаю… Что-то не замечал я за ним странностей. А вообще-то надо подумать.
— Ниготков, — сказал я, — или необычный, или опасный, или какой-то странный человек.
— Серьезно? — оторвавшись от вертушки Максвелла, страшно удивился Вадим Мильчин. Он устремил взгляд куда-то далеко вверх и задумался. — Вот бы никогда не подумал!..
— Да что с тобой? — серьезно спросил меня Борис. — Из-за Ниготкова, что ли? А что он тебе, Ниготков-то?
— Если очень коротко, — сказал я, — он, этот Ниготков, весь фиолетовый. Так я теперь вижу. Понимаете?..
— То есть?.. — нахмурился Борис. — Как видишь?
— То есть, — равнодушно проговорил я, — все люди, ну там еще деревья, птицы… цвета тау, а все остальное вокруг, как в черно-белом фильме, черное, белое и серое. А этот Ниготков фиолетово-розовый. Один!.. Вместе со всей своей одеждой.
— Не понял! — нахмурился, энергично мотнул Борис головой. — О каких деревьях цвета «тау» ты загибаешь? В каком фильме ты их видел?
— Я говорю, как в фильме, — черно-белом… Понимаете, заболел я!.. — как-то вдруг излишне громко, с обидой в голосе сказал я. — Что-то со зрением случилось. Жуткая цветослепота у меня, ребята. Черт знает, что происходит, цвета не вижу. Совсем не различаю. Ни одного. До сегодняшнего дня… Нет, до вчерашнего! А вначале появился цвет тау. В деревне там…
— Стоп! — скорее себя, чем меня, остановил Борис. — А Ниготков? Он фиолетовый, так? Почему же?
— Не знаю… Да, он фиолетовый.
Размахивая сумкой, вбежала Эмма Луконина.
— Ой, ну как только суббота и воскресенье, не соберешься. Здравствуйте!
— Абсолютная цветослепота? — обхватив ладонью подбородок, сбитый с толку, подошел и стал прямо передо мной Вадим Мильчин. — Нет, постой… Подожди, подожди! То есть как это — полная цветослепота? Ты же колориметристом-тонировщиком работаешь, ты же цветотонировщик, Костя! Поговаривают же: тебя цветокорректором пора поставить!
— Извини, Вадим, что я все еще цветотонировщиком работаю. Извините, ребята! Три дня ловчил. Думал, пройдет.
— По-моему, — вздохнув, сказал Борис, — дальтонизм по наследству достается. А у тебя что-то…
— Слушай, Борис! — смеясь, сказал вдруг Вадим. — По-моему, он нам заливает с этим цветом, а? Ведь ерунда все-таки! А? Вот
я знаю, есть такое в химии — таутомерия. Вроде бы одно и то же, да не одно и то же! Например, искусственные витамины и естественные. Слово «таутомерия» происходит от греческого «тауто» — «тот же самый». То же самое что-то у Кости и с его тау-цветом! Выдумал же: видит цвет, какого другие и не знают!— А давно стряслось-то у тебя это, старик? — сочувственно спросил меня Борис.
— Дней семь назад. В деревне… Из-за свиньи. В полдень была сильнейшая гроза. А после грозы я вышел во двор…
В отдел быстро вошел директор.
— Здравствуйте! Где Дымкин? Ага! И тут всех развлекает.
Воцарилось тягостное молчание.
— Павел Иванович, — глядя в окно, замогильным голосом проговорила Эмма, — у Дымкина дальтонизм.
— Луконина, хватит!
— Ну чего хватит, Павел Иванович!
— Глупо все, конечно, получилось, — тихо проговорил я. — Я расскажу. Когда в конце отпуска я был в деревне…
— Расскажите, Дымкин, поподробнее. Вот денек незаметно и пройдет.
Оторвавшись от вертушки Максвелла, выпрямившись, очень смело взглянув на директора, Вадим Мильчин сказал:
— Павел Иванович, насколько я понял, у Кости не дальтонизм, а полная цветослепота. Если не считать неизвестный людям цвет тау…
— А, и ты туда! — тоном приятно удивленного человека произнес директор. — Вы посмотрите, какой стал? Цвет тау!..
— И надо сначала разобраться во всем, — выкрикнул Вадим, — а потом уж!..
— Ну, Костя! — едва ли не сквозь слезы сказала Луконина. — Ну ты-то хоть что-нибудь скажи!.. Павел Иванович, он в отпуске был. И в деревне у него началась эта цветослепота из-за семьи.
— Так ты, Дымкин, женат? — удивился директор.
— Не из-за семьи, — резко сказал я, — а из-за свиньи! И вообще я увольняюсь… Не могу работать.
— Гм!.. — Директор высоко поднял свои густые брови и плотно сжал губы. С секунду подумал и спросил: — Из-за свиньи, значит? Это кого ж вы свиньей называете, Дымкин? Так, были в деревне, поскандалили с кем-то вот так же, как с Ниготковым, и назвали человека свиньей? Возможно, и это надо будет выяснить.
— Все не так… — сказал я, хмурясь.
— Возможно! — Павел Иванович сел на табурет. — Думаю, что не так. Рад бы думать! Но из чего это видно?!. А вижу другое: вы, Дымкин, сегодня наговорили Диомиду Велимировичу таких грубостей, что он вынужден был уйти домой. И только по его просьбе мы не стали вызывать «скорую». И конечно, за такие вещи вам придется ответить. Даже если у вас и были какие-то причины и основания высказать Ниготкову свою неприязнь.
— Ну что ж, Павел Иванович, — сказал я. — Ответ так ответ.
— Все знаете, — подымаясь, спросил директор, — что сегодня художественный совет будет не в три тридцать, как обычно, а в половине пятого? А вы, Константин, не забудьте, зайдите. Я вас жду. Возможно, и Диомид Велимирович будет. Тогда и поставим все точки над «i».
Директор ушел. Ребята заговорили все разом. Наперебой расспрашивали меня о подробностях того деревенского происшествия, старались сразу все понять, думали, что это так просто. Я кое-как, коротко и сумбурно, отвечал на их вопросы. Не очень-то хотелось рассказывать обо всем этом…