Легенда Рока

Заводил ли меня когда-нибудь Адам по-настоящему?

— Мои чувства к Адаму тебя не касаются.

— Кое-кто не любит болтать о своем парне, — поддразнил он.

— Если ты так заинтересован в моем бывшем парне, то могу его пригласить, — показала на стол, переполненный обилием блюд. — В конце концов, нам все не съесть.

Он оглядел с хмурым видом сначала меня, затем контейнеры.

— Не уверен, что это можно квалифицировать как еду.

— Вот только не надо меня винить. Список того, что тебя нельзя, длиннее того, что можно. — Неуверенная, что Лэндон в состоянии обслужить себя, я положила в его тарелку щедрую порцию каждого блюда и поставила перед ним. Пытаясь выглядеть естественной, плюхнула еду и себе, а затем затаила дыхание, ожидая, когда Лэндон возьмет вилку.

Как и большинство барабанщиков, Лэндон был левшой, хотя ранее предпочитал есть и писать правой рукой. Теперь он поднял вилку левой рукой, и я выдохнула с облегчением, когда он успешно принялся расправляться с пищей. В течение нескольких минут раздавался только звук вилок, скребущихся о тарелки, и чавканье.

— Знаешь, ты ведь никогда не говорил мне, почему решил стать барабанщиком...

Лэндон напрягся, пропихивая очередной комок еды в рот и медленно жуя.

— А что?

Я пожала плечами, чувствуя его нежелание вдаваться в историю.

— Не знаю. Из всех вариантов лично меня больше всего пугают барабаны, — я просто пыталась поддержать беседу, поэтому удивилась, что этот вопрос, казалось, задел его за живое.

Лэндон долго таращился в свою тарелку, словно ответ был написан где-то в его овощах. На лбу у него проступили морщинки, а на шее пульсировала вена. Наконец, он вздохнул и поднял глаза.

— Барабаны не нужно было покупать или арендовать для того, чтобы играть. Можно было пользоваться школьным комплектом ударных. Коксы тогда только взяли меня к себе, и мне не хотелось клянчить у них бабки. — Он остановился. — Я не хотел давать им повод, чтобы от меня отказались.

Я тяжело сглотнула. Передо мной сидел один из самых сексуальных мужчин на планете, который смотрел на меня глазами маленького мальчика-сироты. Я почувствовала боль за приемного ребенка, который просто хотел быть любимым.

Лэндон моргнул, спрятав внутри своих зрачков того паренька.

— Ты никогда не пробовала играть на чем-то, верно?

Мне пришлось поискать свой голос.

— Я хотела, но папа не любил шум, поэтому мне приходилось искать тихие развлечения. Мне бы не разрешили практиковаться дома, так что в этом не было смысла. — Я отодвинула тарелку. — Ради чего, м?

— О чем ты?

— Зачем попробовать делать что-то, если все равно не будешь в этом идеалом? — Пожала я плечами, подняв вилку и толкнув то, что осталось на тарелке. — Кроме того, у меня хватало внеклассных мероприятий.

Изучение французского, председательство в совете студентов и черлидинг. Мне некогда было скучать. Эти отвлечения были не только хороши, но и удерживали меня вдали от дома.

Прежде чем я успела задать ему еще один вопрос, я выпалила то, в чем никогда раньше не признавалась. Даже Лэндону.

— Мне не нравилось быть дома, потому что отец ненавидел меня.

Он резко поднял взгляд от тарелки, остановив вилку на полпути ко рту.

Слова продолжали прибывать и прибывать.

— Возможно, мне должно было бы быть легче от того, что он ненавидел мою мать, но... — я пожала плечами, — ...это было не так.

Он отложил столовый прибор и откинулся на спинку стула.

— Он сам тебе так сказал?

— Нет. Но это было довольно очевидно.

Складка между его бровями углубилась.

— Он ее бил?

— Нет, никогда. Хотя иногда мне бы этого хотелось. Хотя бы раз, чтобы у нее была причина бросить его. Потому что мой отец поступал еще хуже. Он просто нас игнорировал. Можешь представить себе жизнь с кем-то, год за годом, который едва признает твое существование?

— А с тобой? Как он обращался с тобой?

— Ну, если честно, то также. Все свое детство я старалась быть совершенной, но некоторые вещи нельзя изменить. — Моргнув слезами, я отказалась тратить их на того человека и отодвинула полупустую тарелку, встретившись с сочувствующим взглядом Лэндона. — Я была дочерью своей матери.

Лэндон

Все это время я считал, что хранил секреты от Пайпер, скрывая детали, которые превратили бы болтовню за столом в признание.

Похоже, Пайпер тоже прятала свою долю тайн.

— Он был дураком, Пиппа, — парировал я, прекрасно понимая, как ощущение нежеланности проникало в душу и разъедало ее изнутри. И понимая, что никакие слова не сделали бы ситуацию лучше. Большую часть детства я мечтал, чтобы меня игнорировали и оставили в покое. Пайпер и я выросли на противоположных концах дерьмо-шкалы, но оба получили шрамы.

— Возможно. Я всегда хотела братика или сестренку, но и без того чувствовала себя виноватой, оставив маму там. Не думаю, что смогла бы оставить и их. — Она немного вздрогнула.

— Раньше я мечтал о брате, — признался я. — Ну, пока меня не поместили в систему. Там недостаточно ресурсов, чтобы держать родных вместе, так что нас бы разделили.

Взгляд Пайпер смягчился, она протянула руку, чтобы прикрыть мою.

— Да, это было бы ужасно.

Я уставился на ее гладкую кожу и идеальный французский маникюр.

— Ага. Нужно быть осторожным со своими желаниями — они могут исполниться, — как только слова покинули мой рот, мне захотелось побежать за ними и проглотить каждый долбаный слог.

Само собой, Пайпер все поняла.

— Твое желание исполнилось? У тебя есть брат?

Выражение ее лица было таким милым, таким открытым. Не обращающим внимание на происходящее вокруг. Я проткнул кусок брокколи, но при виде ее мой живот взбунтовался, поэтому отшвырнул вилку, проворчав что-то типа: «это сложно».

Пайпер слегка вздохнула с выражением смирения на лице, после чего принялась закрывать наполовину опустошенные контейнеры.

— Да, это мне знакомо.

Я слишком быстро встал, чтобы помочь. Ноги были словно ватные, а комната покачивалась. Пайпер прыгнула в мою сторону, толкнула меня обратно в кресло, прежде чем я успел упасть. Закрыв глаза, дышал глубоко носом и ртом, как учили медсестры. Когда я открыл глаза, Пайпер нервно изучала меня.

— Что я могу сделать?

— Ничего, просто дай мои таблетки — я буду в порядке.