Легенда Татр

– Э, кто же это видел: плакать? Ну, что ты меня лижешь, бедный? А? Вовремя тебя не покормили. Хозяйка-то когда еще вернется с праздника! На, маленький, на тебе сенца… Кушай да не плачь!..

Он из рук кормил теленка, а тот хватал то сено, то пальцы; старый Топор умиленно посмеивался.

Вдруг кто-то с силой постучал в дверь, так смело и громко, что старый Топор подумал: уж не Яносик ли Литмановский? Он крикнул:

– Не заперто!

Дверь распахнулась, и придворный Сенявского, Сульницкий, переступил порог, наклонив голову, чтобы не задеть за низкую притолоку; за ним шли несколько казаков Сенявского.

– Слава господу Иисусу Христу! – сказал Сульницкий.

– Аминь. Здравствуйте, пан, – ответил Топор. – Что вам угодно?

– Мы к вам по дороге заехали, – сказал Сульницкий, садясь на скамью. – Молока попить. Угостишь нас?

– Хозяйки нет, – растерянно ответил Топор, – поехала с работниками в Людзимеж на праздник. И Эвка тоже куда-то…

– Ну, это ничего, – отозвался Сульницкий. – Внучка ваша Марина нам подаст.

– Да и Марины нет: с утра куда-то ушла. А откуда вы, пан, знаете Марину? – простодушно спросил Топор.

– По Чорштыну! – нагло засмеялся Сульницкий.

Подозрение и гнев блеснули в узких, мутных глазах Топора.

– По Чорштыну? – сказал он. – Это где ее рыцарь ударил булавой по голове?

– Вот, вот! – тем же тоном сказал Сульницкий. Но, что-то вдруг сообразив, переменил тон и вежливо добавил – Господин мой пожалел Марину и хочет ее наградить. Он шлет ей сто золотых червонцев.

При виде золота, со звоном высыпанного из кошелька на стол, узкие, мутные глаза Топора засверкали жадностью, а пальцы задрожали.

– И не так еще он ее наградит, – продолжал Сульницкий. – Только скажите нам, отец, где Марина.

– Да я и сам не знаю. Что тут делать? – почтительно ответил старый Топор.

– Ну, так мы ее здесь подождем, – сказал Сульницкий. – Хлопцы! Подайте меду. А лошади чтобы были наготове! – приказал он казакам.

В старом Топоре опять проснулось подозрение.

– Солдаты? – спросил он, указывая на казаков.

– Моего пана.

– Много их здесь?

– Тридцать.

– Тридцать? Разве война?

– Может случиться и война, – дерзко усмехнулся Сульницкий. – В лесу волки ходят.

Старый Топор почесал за ухом и направился к дверям, говоря:

– Я сейчас вернусь…

– Куда собрались, отец? – спросил Сульницкий, загораживая ему дорогу.

– А что же, мне из своей избы выйти нельзя? – рассердился старик.

– У вас гости.

– Да, гости… – сказал Топор весьма недоверчиво.

В эту минуту Сульницкий увидел в окно Терезю. Она выходила из лесу.

– Держи! – крикнул он ближайшим казакам, окружавшим избу.

Терезя, увидев перед избой солдат, бросилась назад и скрылась в чаще; десятка два всадников галопом помчались к лесу.

– Кого же это вы, пан, приказали схватить? – с любопытством, но и решительно спросил старый Топор.

– Внучку твою, Марину! – самоуверенно ответил Сульницкий. – Мы затем и приехали.

Старый Топор вскипел; он выпрямился, как тогда, когда благословлял отправлявшихся в поход мужиков, отступил на шаг и угрожающе крикнул:

– Внучку мою, честную девку из хозяйского дома, – вы? А какое вам до нее дело?

– Будет стлать постель моему пану и спать с ним! – ответил Сульницкий.

– Она? Будет панской любовницей? Марина?

– Лучше быть подстилкой у сына воеводы, чем у нищего изменника Костки!

– Пан Костка был святой! – возмущенно воскликнул Топор. – Из рода, где были святые, и королевский полковник! Ради господа и короля такому человеку нельзя отказать ни в чем! А вы, собаки окаянные, вон отсюда! Марш!

– А это? – крикнул Сульницкий, указывая на дукаты, лежавшие на столе.

Поколебался старый Топор, глянув на золото, – но лишь на миг; он сгреб дукаты и бросил их на пол, крича:

– Бери их! Съешь!

Сульницкий рассмеялся и крикнул:

– Сам сожрешь, старая свинья, когда мы за волосы потащим отсюда Марину!

Засверкали узкие, мутные глаза старого Топора; он нагнулся, схватил табуретку и ударил ею по голове Сульницкого, тот упал лицом на стол; тогда Топор, подняв табуретку, обернулся к казакам и закричал:

– Я здесь хозяин! Я вас всех искрошу, собаки проклятые! Вон!

Но слуга, бывший при Сульницком, быстро вынул из ножен кинжал и ударил им Топора в грудь под самое сердце. Раскинув руки и простонав: «Господи Иисусе!» – старик свалился на пол. Тогда его стали колотить и пинать ногами, пока не убили.

Видя, что Сульницкий лежит без чувств, лицом на столе, казаки, слышавшие, что у крестьян-горцев водится всякое добро, подобрали валявшиеся дукаты и принялись грабить дом. Тем временем погнавшиеся за Терезей один за другим вернулись обратно.

– Не поймали?

– Нет. Как в воду канула. Померещилось, видно, папу.

– Нечистый попутал…

– Ну, да это дьявола работа – он хотел, чтобы душа старика без покаяния в пекло пошла…

Переворошив все, что было, изрубив сундуки, развалив печи, разрушив погреба, стойла, хлева, казаки посадили еще не пришедшего в себя Сульницкого на лошадь, окружили его и рысью поскакали тою же дорогой, которой приехали, унося с собой награбленную добычу.

Терезя, увидев, что изба Топора окружена казаками Сенявского, которых приняла она за солдат, в ужасе бросилась обратно в лес и, слыша за собою погоню, спряталась в старое, покинутое подземелье. Говорили, что живший здесь когда-то в изгнании шляхтич Плаз хранил в нем бочки с вином. Подземелье скрыто было в чаще между двумя деревьями, вывороченными горным ветром. Казаки его не заметили. Их так поразило внезапное исчезновение Терези, что они не стали ее разыскивать, тотчас предположив, что это дьявольское наваждение.