Легенда Татр

Кое-где, точно тени, виднелись одиночные высокие пихты.

Они долго шли мелколесьем, отстраняя загораживавшие дорогу ветви, и уже перед самым рассветом добрались до валунов.

– Батыжовецкая долина, – сказала Веронка.

– Каменная гряда, – отозвался Яносик.

С камня на камень, по уступам взбирались они наверх, а скалы стояли над ними темные, мрачные, лишь кое-где верхушки их серебрил свет звезд. Шумел холодный предутренний ветер.

– Я хотела хоть раз привести тебя сюда, – шепнула Веронка.

– В эту долину?

– К озеру.

Понемногу светало. Посветлели горы, вставая серыми громадами, и в сумрачные ущелья между скал вливался уже бледный свет зари. Показалось угрюмое, черное Батыжовецкое озеро. Над ним висела туча, почти касаясь воды своими растрепанными краями.

– Направо, – сказала Веронка.

Резкий, пронзительный, протяжный свист прервал тишину.

– Козел, – сказал Яносик, поднимая голову.

Загремели камни, летевшие вниз по склону, прокатилось эхо; козел, видимо, проскакал мимо.

Они прошли по плоским влажным камням.

– Здесь, – сказала Веронка.

Яносик увидел маленький холмик, сложенный из камней.

– Что это? – спросил он.

Веронка молча опустилась на колени, сложив руки.

Стоя возле нее, Яносик смотрел на серую кучку камней, над которой темнели скалы. Вечно недвижные, они, казалось, двигались в этом предрассветном сумраке.

Веронка перекрестила могилку и сказала, вставая:

– Яносик, здесь лежит твой сын.

Яносик вздрогнул.

– Я его здесь похоронила. Всего один день он прожил. Не отдала я его ни людям, ни земляным червям. Здесь, где никто его не тронет, лежит он в деревянном гробике под камнями, и ветер его баюкает, как мать…

– Я не знал, – проговорил Яносик.

– Я сама отнесла его сюда. Здесь лежит наш сын… Ты его никогда не видел.

– Эх, боже! – вздохнул Яносик. – Вот что бывает на свете…

А Веронка рассказывала:

– Каждую весну ходила я сюда… Когда снег таял. На озере еще лед лежал. Ветер поет колыбельные песни моему дитятку: «Баю-бай, маленький»… Стены Герляховской горы – дом его…

– Эх, – сказал Яносик, – лежит он здесь, как орленок в гнезде. Высоко.

– Вот что случилось после той ночи, когда ты говорил мне: «Я беру с тебя мед, как пчела с сирени»…

– А ты мне сказала, что я для тебя – точно лес…

Веронка обвила руками шею Яносика.

– Показала я его тебе – и сердцу легче. И он отца своего теперь узнал. А то ночью приходил меня спрашивать: «Кто мой отец? Откуда? Из Польши?»

Яносик гордо встал на камень, поднял голову и сказал:

– Яносик Нендза Литмановский, разбойничий гетман.

– Иисусе, Мария! – пронзительно вскрикнула Веронка и отступила в страхе.

Но Яносик взял ее за руку и сказал:

– Не бойся. Ты будешь моя, станешь хозяйкой Липтова. Мы будем жить в замке, а здесь я поставлю золотой крест.

– Так это ты разбойничал в Липтове? Из-за тебя лились слезы? Тебя проклинали? За твою голову назначена награда? – восклицала Веронка.

– Никогда я не брал ничего у бедняка. Я брал только там, где было много добра. Я людей равнял. А мне самому не нужно было ничего. Веселый я был! И смелый. Нищий не станет разбойником, это может только мужик! Я любил радовать людей и с ними тягаться: кто лучше? Я этой чупагой прорубил себе путь от Дунайца к Дунаю! Да!

И он поднял чупагу над головой.

– Ты страшен, – сказала Веронка.

– Но славен, могуч и богат!

Веронка опустила голову.

– Как король! – шепнула она с невольным смирением.

– Как король!

Яносик обнял ее за плечи.

– Я вознагражу тебя за погибшую молодость… В золоте, в шелках будешь ходить… Ты всегда была в моем сердце. Я тебе благодарен. Песней своей ты меня словно околдовала, в ней было счастье. Гляди, как хорош свет божий!

Внизу простиралась светлая равнина Спижа, из-за Татр брызнули солнечные лучи, и на черные вершины Герляховской горы набежал золотисто-розовый свет, заиграл в изломах, как гирлянда цветов.

– Ребенок пусть спит, – сказал Яносик, обернувшись назад, к озеру. – Ему здесь хорошо, покойно. Никто не придет к нему, не нарушит покой. Тихо здесь. Горы, как стены, оградили его. Он лежит, как сын королевский в замке. Прощай, Веронка. Я отсюда сбегу прямо вниз – и воловьими тропками через лес…

– Куда же ты идешь?

– Меня война ждет.

– С кем?!

– С панами.

– Яносик! Пропадешь!

– Либо я, либо они. Кому-нибудь из нас надо погибнуть. Если бы враги друг друга боялись, так не было бы и войн. Будь здорова! И жди меня.

Он обнял Веронку, привлек ее к себе, поцеловал и пошел прочь. А когда, бряцая чупагой, скрылся среди скал, Веронка в отчаянии крикнула:

– Яносик!

Но из чащи донеслась уже только его песня:

Не тужи, подружка,

О своей судьбе:

Исхожу всю землю,–

А вернусь к тебе!..

Веронка стояла среди пустыни. Ей казалось, что она видела сон. По кустам, позолоченным восходящим солнцем, пробегал ветер. Веронка откинула со лба волосы и перекрестила издали Яносика.

– Сгинешь! – прошептала она.

А Яносик спускался вниз, одинокий среди этой пустыни, и думал: «Ну, я теперь знаю, что меня туда тянуло. Суждено мне было увидеть могилу сына. Думал ли я когда-нибудь, что у меня есть сын? А судьба о человеке думает! Небось приведет куда надо. И сам того не знаешь, а ее слушаешься! И что это за голос такой? Он в душе откликается. Власть над миром имеет…»

Сбежал Яносик, как весной горный ручей, к своим товарищам и удивился: вместо троих, лежавших под деревьями, на стоянке он увидел четырех.

– Кто здесь? – крикнул он еще издали.

– Бафия! – отвечали ему.

В их голосах было что-то, встревожившее Яносика; несколькими прыжками он спустился вниз.

– Зачем он пришел?

– Всему конец! – ответил Бафия.

– Как?! – крикнул Яносик.

– Всему конец. Ночью откуда-то пришло императорское войско, Градек заняли.