Легенда

ло с большим скрипом. Папахен и мамахен на радо-

стях обещают мне мотороллер. Хорошая вещь — и не

так уж дорог. Будем гонять, Толъка! Я даже ходил в

магазин, присматривал. Скажу по секрету, что родитель

затеял сейчас одну авантюру, и, если она выгорит, при-

бавочная стоимость для роллера будет!

194

Пока я добыл магнитофон «Яуза», записываю с

приемника джазы. Эх, Толя, «буги-вуги» — доистори-

ческое дерьмо! Мы тут в одной компании затеяли по-

пробовать «рок-н-ролл». Говорят, потрясающая вещь.

В Москве появились новые туфли на каучуке — мечта!

Мне шьют костюм из импортного материальчика. Коро-

че: пора обретать человеческий облик.

Задумал я, старик, между прочим, жениться. Зна-

ешь, в жизни, как говорится, не повредит. Юнка, ка-

жется, не против, но у нее хахалей, как всегда, леги-

он,— попробуй перепижонь! Впрочем, я заливать умею,

ты меня знаешь. Эх, Толя, я здорово изменился! Тебя

не шокирует мое письмо? Весело что-то!

Будь здрав и ради бога черкни же наконец, жив ли

ты. Мне ведь ужасно интересно все-таки. Постарайся

поскорее приехать, да гульнем вместе тут «с веселой

братвой, по прозванью шпаной», как поется в одной

уркаганской песне. Ты знаешь, сейчас в нашей компа-

нии признак хорошего тона — воровские песни. Экзо-

тика! Сила!

«Подлюга Муська, ты меня любила…»

Жизнь, Толя, жизнь — лафа! Не теряй времени,

юность проходит. Жги!

МОРЯКИ УМИРАЮТ В МОРЕ

Утром пришла страшная весть: умер наш Захарыч.

Он умер в ночь, собираясь на смену, налаживая мо-

тор. Все самосвалы разъехались, а «МАЗ» Захарыча

почему-то стоял. Диспетчер окликнул его — не отве-

чает. Подошли — а старик в кабине за рулем уже хо-

лодный: остановилось сердце.

В то утро дверь в нашу комнату перестала закры-

13*

195

ваться: у Захарыча оказалось столько знакомых,

столько людей было потрясено его смертью, они прибе-

гали — многих мы никогда не видели в глаза — и спра-

шивали, спрашивали, как будто мы что-то знали.

Захара Захарыча в общежитие решили не перево-

зить. Его костюм пришел взять кто-то из шоферов; ста-

рика обрядили там же, в гараже, в красном уголке. Ко-

гда мы с Петькой прибежали туда, он уже лежал на

составленных столах — спокойный, с корявыми, плохо

сложенными на груди руками; волосы его опять пока-

зались мне серыми на белоснежной подушке.

Стулья в красном уголке составили в угол, и было

как-то полутемно и неуютно; все время входили и вы-

ходили люди, шаркали ногами. Стоял почетный ка-

раул; никто не плакал.

В углу профорг шептался с шоферами насчет крас-

ного сукна, подушечек для орденов и гроба:

— А доски пусть возьмет на рембазе, я уже дого-

ворился… А ты, Нехода, повезешь завтра, слышишь?

Машину приведи в божеский вид. Борта опустим, пове-

дешь на первой скорости…

— Знаю…

— Да, а какое же понесем знамя?..

Мы с Петькой постояли, помолчали, и нам показа-

лось, что мы чужие и лишние и наш «батя» — уже

не наш. Вот он лежал, и его тут не было. Мы отправи-

лись домой…

Похороны состоялись на другой день. Собралась

огромная толпа людей, и опять никто не плакал. Фаль-

шиво играл клубный самодеятельный оркестр; день

был пасмурный; сырой ветер трепал знамя, заворачи-

вал на грузовике красное сукно. Шофер не мог при-

строиться к идущим. Процессия вдруг разрывалась,

кричали: «Подождите!» В кучках у ворот переговари-

вались :

196

— Он с какого участка?

— Не с участка, из гаража. Помнишь, в наш двор

трубы привозил?

— Так это он?

— Ну да!

— Вот так: был человек, и нет его…

В сопках строителями положено начало небольшо-

му кладбищу — с десяток холмиков. Странное, невы-

носимое чувство давит меня при виде вот таких глухих

сибирских кладбищ, где нашли конец пути буйные го-

ловы, неспокойные сердца, занесенные бог весть куда

освоители земель. И вспомнилось, как однажды гово-

рил один старый рабочий: строители приходят и ухо-

дят, и после них остается не только станция, но и де-

сяток могил. Моряки умирают в море, а строители —

на стройках.

Постель Захарыча комендантша унесла, и осталась

голая железная кровать. Мы с Петькой присмирели и

старались не смотреть в угол. После Захарыча остались

только пустой чемодан, бритвенный прибор и недочи-

танная библиотечная книга «Искатели».

Нужно сказать, что все происшедшее я впервые осо-

знал только через несколько дней.

Шел со смены, уставший, взмыленный, сел отдох-

нуть в траве, на склоне у деревянной лестницы. Свети-

ло красное закатное солнце; спешили домой кучки ра-

бочих; урчали, ворочались внизу самосвалы. Пахло

пылью, железом; стройка шумела и звенела, как все-

гда. Я засмотрелся и задумался.