Легенды авиаторов. Игровые сказки.
Шрифт:
Вася скорчил кислую физиономию, которая должна была (по замыслу Васи) подтвердить наихудшие предположения Лароша.
Дракон упорно возвращал разговор к истории самолета. Он получал истинное наслаждение, перебирая факты. Другие драконы, возможно, коллекционируют золото и испытывают восторг от обладания драгоценными камнями, но для Горыныча такими сокровищами были познания.
— Бреге еще в четырнадцатом году планировал разработать меньший по размерам, но более легкий и быстрый вариант BU3, способный развивать скорость порядка 140 километров. Это случилось
Дракон моргнул, на миг закрыв глаза кожистым веком.
— Интересно, мсье Ларош, почему вы не испытываете передо мной страха? — спросил он вдруг. — Вообще-то русский the Zmei вызывает у неподготовленного человека что-то вроде оторопи.
— О, — отвечал Ларош, — я и был испуган в первое мгновение, но потом подумал, что авиация облагораживает любого the Zmei и даже как-то...
— Драконы появились раньше, чем самолеты, — заметил Горыныч.
— Ну, если и раньше, то ненамного, если задуматься о древности BUC, — попытался съязвить Вася.
Ларош чуть прищурился. Ироническая улыбка скользнула по его лицу, зазмеилась под подстриженными усиками.
— О, и уникальность — тоже, — напомнил он. — Широкого распространения этот самолет не получил. И воевал совсем недолго. Так что мой опыт будет, можно сказать, драконообразно-неповторим!
И, насвистывая, он удалился. Вася и Горыныч проводили его взглядом.
— А этот молодец во всем найдет повод для оптимизма, — заметил дракон. — Шел бы ты, Вася, к Зинаиде Афанасьевне, получил от нее голды и технику и попробовал бы одолеть парня с «этажерки» в честном бою. Только бери что-нибудь тяжелое, иначе не справишься — собьет.
17. «Стрелка»
Штаб-сержант Билл Хопкинс ждал, пока вернутся Вольф и Вася. Хопкинс не то чтобы нервничал — мыслишка одна в голове застряла: хотелось сегодня вылететь на Ла-160, в просторечии — на «Стрелке». Вася с его подвигами на Ла-5 не то чтобы утомлял или пробуждал в душе зависть... Впрочем, копаться в душе Хопкинс не любил. Предпочитал копаться в двигателях.
— Грустишь, служивый? — эпически дохнул ему в ухо Горыныч.
— Тьфу ты, — тоже эпически отозвался Хопкинс, — как ты ухитрился подобраться так бесшумно? Ты же огромный, будто бомбовоз и десять майоров Штюльпнагелей впридачу!
Горыныч ухмыльнулся.
— Ну, мало ли... Погоди, на сверхзвуковые скорости перейду — что ты тогда будешь говорить.
— Мощности не хватит, — беззлобно огрызнулся Хопкинс.
Дракон устроился удобнее.
— Вася опять избиение младенцев устраивает.
Хопкинс подскочил:
— Он что, улетел уже? Без меня?
— Да погоди ты, это так, пробный вылет. Ты сегодня на что нацелился, на «Стрелку»?
— Откуда знаешь?
— Читаю по лицу. Реактивный двигатель, брат, особую поэтичность физиономии придает. Между прочим, я даже не знаю, не отдадут ли «Стрелку» Вольфу.
— Это почему еще?
— Да потому что пионерами в области разработки самолетов со стреловидными крыльями
считаются именно немецкие аэродинамики. Приоритет Германии в создании самолетов с реактивными двигателями бесспорен. На основе именно немецких исследований и родились впоследствии околозвуковые самолеты, причем во всех державах включая СССР.— Что, русские и руки не приложили? — иронически поднял бровь Хопкинс.
— Я этого не говорил, - терпеливо сказал Горыныч. — Еще во время войны был такой Василий Струминский, будущий академик, между прочим. Так вот, он вплотную исследовал стреловидные крылья, искал оптимальную конфигурацию. А потом подтверждал экспериментально, на моделях в аэродинамических трубах, результаты исследований советских и немецких специалистов. После этого оставалось выдать конструкторам самолетов необходимые рекомендации по аэродинамической компоновке стреловидных крыльев — и вот, пожалуйста: первый реактивный истребитель со стреловидным крылом. Построен в Советском Союзе в ОКБ Лавочкина. Он назывался «Проект 160».
— У нас тоже, — произнес Хопкинс обидчиво. — В США практически одновременно с СССР был построен аналогичный самолет.
— Ага, только через два с лишним месяца, — уточнил Горыныч, который во всем любил точность. — Во время полета, знаешь ли, каждая секунда на счету. И во время соревнований — тоже. Русские опередили. Это медицинский, как говорится, факт.
Он отвернулся, прокашлялся и слегка дохнул огнем.
— Хотел вчера предложить переименовать офицерский клуб в «Дракон и коньяк». Звучит очень по-английски. Прямо как паб. Но не позволили. Говорят, огнеопасно как-то. Мол, техника безопасности превыше всего. Ordnung und Sicherheit...
— Und so weiter, — неожиданно вставил Хопкинс.
Дракон покосился на него с подозрением.
— Где это ты так шпрехать приловчился?
— Да все там же, в «Коньяке и драконе», — сказал Хопкинс, посмеиваясь.
— Посетил бы лучше библиотеку, — с достоинством произнес Горыныч. — Все больше пользы.
— Слышал я, как ты книжки читаешь, — сказал Хопкинс. — Тебе симпатичная библиотекарша вслух зачитывает. Вместо поедания принцессы, стало быть... Сублимация. Она как произнесет: «боекомплект», «двигатель», так все, у тебя повышенное слюноотделение и...
Горыныч потоптался на месте.
Хопкинс быстро проговорил:
— Но-но. Ты же талисман базы. Негоже тебе летчиков испепелять. На то существуют товарищи по крылу и администрация World of Warplanes.
— Думаешь, дадут тебе покататься Ла-160? — как-то особенно коварно поинтересовался Горыныч.
— Почему же нет? Машина хорошая, послевоенная... В каком году началась разработка, в сорок шестом?
Горыныч молча кивнул.
— От самолета хотели, в общем, довольно многого по тем временам: двигатель РД-10Ф и три пушки НС-23; максимальная скорость — 950 километров в час на высоте 5 километров, подъем на эту высоту — за пять минут... Ладно, за четыре с о-очень большим хвостиком минуты, — поправился Горыныч. — Практический потолок 12 километров и дальность — до 900 километров, представляешь?
— А чего его «Стрелкой» прозвали? — спросил Хопкинс. — Не в честь же космической собаки?
— Та собака еще не родилась, когда «Стрелку» построили, — сказал дракон, не замечая, что Хопкинс улыбается. Шуточки у него, значит. — Это все из-за стреловидного крыла, которым Ла-160 и отличался от своих предшественников. Хорошая машина, но вот история — так и остался в единственном экземпляре. А почему? — Горыныч выдержал паузу, которая едва не стала драматической.