Легенды о призраках (сборник)
Шрифт:
Парк был построен Орегонской гидроэнергетической и железнодорожной компанией и открыт в 1905 году. В то время парки для отдыха и развлечений часто сооружались поблизости от трамвайных путей.
Большой деревянный каток для катания на роликах открыт круглый год. Примечательно, что в Оукс-парке до сих пор сохранился орган – теперь он является самым большим в мире органом, установленным на катке.
В настоящий момент штатным органистом Оукс-парка является Кейт Форчен, который играет по четвергам и воскресеньям.
Всё разноцветное, шумное, павильоны, лотки со сладостями, женщины в юбках с клиньями и мужчины в соломенных шляпах. Ты узнаешь, что двери и окна в танцевальном
На следующий день ты получаешь электронное письмо от молодого человека, которого зовут Чак. Он работает в Оукс-парке. Ты уже забыла, что писала ему, – время Интернета не похоже на обычное время. Но когда сообщение появляется в твоем почтовом ящике, ты вдруг вспоминаешь, что заполнила на сайте форму, озаглавленную «вопросы об истории парка». Твой вопрос был коротким.
Есть ли в Оукс-парке привидение?
Ответ Чака почти столь же краток.
Некоторые посетители и сотрудники парка сообщают, что видели призрак девочки. На вид ей лет двенадцать. На ней типичная для 70-х годов одежда. Она крадет сладкую вату и катается на аттракционах. Ее любимый аттракцион – «Осьминог».
Твои пальцы яростно печатают вопрос:
Она счастлива?
Но ты не нажимаешь кнопку «Отправить», потому что ты понимаешь, что Чак не знает ответа. Скорее его знаешь ты.
Когда ты в последний раз ездила в Оукс-парк, тебе было двенадцать, и это был 1977 год.
Ты помнишь, как ты сидела на заднем сиденье «доджа», американская сталь неслась по узкому Селлвудскому мосту, а во все четыре открытых окна лился убийственный жар.
Руки у тебя липкие от пота, и ты одета в шорты «Хаггар» и футболку «Гаранималз», купленные в магазине «Сирз сёплас» в Ллойдовском торговом центре. Волосы у тебя светлые, как верхушка молодой кукурузы, а кожа загорелая до черноты и покрытая царапинами – их до того много, что ты похожа на карту звездного неба.
Твои родители холодно молчат – они ссорились всю ночь напролет. Это твоя награда, твои репарации, гарантирующие то, что в этом мире все идеально.
Профиль твоего отца жесткий, красивый и мужественный. Лицо мамы свежее и нежное, у нее гладкая стрижка, как у Дороти Хэммилл, большие, янтарного цвета солнцезащитные очки, внимательный взгляд. Твои ноги липнут к винилу. По радио играет «Отель Калифорния».
Твои родители останавливают машину под узловатыми, нездоровыми деревьями. Кажется, будто небольшая стоянка расположена не в том месте; чтобы доехать до нее, надо миновать сторожку и мастерскую, перед которой разбросаны старые детали от аттракционов. Ты входишь в парк через задние ворота, как будто пробираешься туда тайком, аккуратно обходя самые крупные трещины в разбитом асфальте и стараясь не споткнуться о корни деревьев. Твои родители поотстали и негромко меж собой разговаривают. В последнее время они говорят друг с другом, только когда ты их не можешь слышать.
Чтобы добраться до новых аттракционов, тебе нужно пройти старую аллею, вдоль которой стоят брошенные аттракционы, не работающие уже много лет. Старые здания рассыпаются величественно и не спеша: серебряное дерево и лупящаяся краска, великолепные фонари с разбитыми в незапамятные времена лампами, на которых свили гнезда птицы, кучи тополиного пуха в давно неметеных углах.
Круглый вход одного покосившегося строения забит досками. Он похож на гигантскую решетку ливневого стока. Ты бежишь к нему, вглядываешься в щель между досками – что там, в темноте? Прохладный воздух, сочащийся сквозь щель, пахнет плесенью. Родители зовут тебя, и ты бежишь туда,
где расставлены новые аттракционы – стальная паутина колеса обозрения, разноцветный зверинец карусели, гигантский конструктор американских горок, собранный из ржавого железа, огромных болтов и перепачканного машинным маслом дерева. Дальше к северу тянется трасса для картов, пахнущая бензином и жженой резиной; за ней начинается долина реки, зловонное болото, по которому разбросаны отслужившие свой срок автомобили и разлохмаченные шины. А дальше по аллее светится неоновая вывеска «Самолеты», но на самом деле там стоит «Осьминог», вращающий щупальцами, в которых он держит черные луковицы кабин.Ты стоишь в очереди, чтобы прокатиться на «Осьминоге», и видишь возле лотка со сладостями парня и девушку. На ней майка и светло-голубые шорты, и у нее длинные гладкие волосы, струящиеся вниз по спине. Она заложила за пояс большой палец, а сгибом локтя придерживает плюшевую обезьянку – видимо, выигранную в каком-нибудь призовом аттракционе. У парня густые кудрявые волосы, и он обнимает, по-хозяйски поглаживает ее. Ты хрустишь воздушной кукурузой. Ты не понимаешь их и вдруг осознаешь, что и не хочешь их понимать. Отец куда-то отлучился, и с тобой сейчас только мать. Она понимает их. У нее на лице грусть и боль.
Солнце палит по-прежнему, но ты начинаешь мерзнуть. Очередь движется, и тебе уже скоро садиться на «Осьминога», но ты чувствуешь, что скоро небо затянется облаками, ты чувствуешь, что скоро пойдет дождь, скоро станет холодно. Твои родители будут скандалить и драться, скандалить и драться. Начнется учеба, и у тебя будут новый учитель в классной комнате с натертыми полами и новая одежда, а затем колледж, и ты окажешься далеко-далеко отсюда, оттуда, где старые мудрые здания поддерживают порядок времен. Ты станешь девушкой с прямыми блестящими волосами, у тебя появится кудрявый парень в обрезанных по колено джинсах. Вы займете место своих родителей. Тебе исполнится тридцать девять лет, ты станешь женщиной и матерью, и все будет бессмысленно и не очень больно. Ты видишь все это в течение одного долгого ужасного мгновения, ты видишь, что все это будет повторяться и повторяться без конца.
Ты катаешься на «Осьминоге» с матерью. А затем ты убегаешь.
Ты находишь безлюдное место, замусоренный угол между электрическими аттракционными автомобилями, неподалеку от уборных. Ты забиваешься туда, садишься, обхватываешь колени руками. Прижимаешься лбом к коленям и закрываешь глаза.
Ты представляешь себе призрака, пустую оболочку, которую можно бить и мять, уступчивую, как твоя мать, когда перед ней маячат огромные кулаки твоего отца, податливую, как та девушка с длинными гладкими волосами, когда кудрявый парень нависает над ней, словно туча, закрывающая солнце. Ты притворяешься, что это существо есть на самом деле. Ты приказываешь ему занять твое место, там, в мире других людей. Ты шепчешь: «И не смей сюда возвращаться». Ты думаешь, что это как игра, как прятки. Ты спрячешься от времени и страха, от предательства и горя. Она, эта другая девочка, вместо тебя поедет в машине твоих родителей, вместо тебя будет жить в их доме. Она будет спокойно жить такой жизнью, потому что в ней нечему страдать, она не будет чувствовать страха, потому что она не чувствует вообще ничего. Легкая и неосязаемая, как туман, как воздух, пойманный покрывалом. А ты останешься в Оукс-парке. Днем, в самые жаркие часы, ты будешь спать, а вечерами, когда зажигаются фонари, старые дома будут шепотом рассказывать тебе о том, что они видели за свою долгую жизнь. Ты будешь дружить с ними, и они будут заботиться о тебе вечно.
Тебе тридцать девять лет, ты женщина и мать.
Ты просыпаешься утром после череды беспокойных снов, тягостных, бегущих по кругу снов, полных криков и тусклого света и запаха жженого сахара, и опять скандалишь с мужем. Ты говоришь ему, что он испортил тебе жизнь. Ты говоришь, что очень жалеешь, что вышла за него замуж. Говоришь, что никогда не любила его. Говоришь, что ненавидишь его, и, говоря это, сама чувствуешь – это чувство подобно тошноте, – что это правда. Вы долго орете друг на друга, и оба опаздываете на работу, а дочь опаздывает в школу.