Легион Хаоса

Для Церкви я был просто подарком Судьбы. Сломленный гибелью могучего Легата воин Легиона Хаоса может наболтать какой угодно чуши, оговорив и сам Легион и Его королевское величество со чады и домочадцы в придачу, но тут у них нашла коса на камень. Я замкнулся, ушел в себя, говоря лишь при необходимости, и добиться от меня отцам-инквизиторам ничего не удалось. Это начало злить их и понял, скоро начнут бить, а потом и пытать, но сей факт меня совершенно не расстраивал. После смерти Танатоса мне было на все и всех наплевать.

– Вы - еретик, - заклеймил меня дознаватель, - и ничуть не желаете раскаиваться в ваших грехах. Вас ждет костер, но это ничуть вас не волнует. Хотя что я говорю с безбожным воителем Легиона Хаоса, вы сноситесь с Баалом ежечасно, ежесекундно!

– Клирик, похоже, начал заводить себя.
– Всех вас надобно жечь!!!

– Попробуйте, - мрачно усмехнулся я, - и вы узнаете силу Легиона.

– Убрать его!
– рявкнул дознаватель.
– Он упорствует в своем грехе!

Явились два дюжих охранника и водворили меня обратно в камеру. Такую же точно комнатенку, только вместо стола и стульев кровать, а на ней устроился мужик в грязной, совершенно невозможной одежонке, обросший волосами и бородой. Вторая лежанка прямо на полу - куча тряпья и паршивенькое одеяльце.

Обычный тюремный трюк. Нечесаный попытается вызвать на меня на откровенность, провоцируя хамством, а после фальшивым сочувствием. Вот только я эти вещи знаю не понаслышке, а на собственном опыте.

Подойдя к койке, я спихнул бородатого ударом ноги на пол и плюхнулся на его место.

– Ты че творишь, гад?!
– заорал он.
– Че творишь, а?! Я с тобой разговариваю, ты...

– Ну, я.
– Я забросил руки за голову и закрыл глаза.

– Да я тя!
– Бородатый ринулся на меня с кулаками.

Не поднимаясь, я еще раз врезал ему ногой, на сей раз - по морде. Он отлетел, врезавшись головой в стену.

– И не рыпайся, уточка, - расслаблено бросил я ему, - а не то удавлю.

– Да ты че, - вновь подошел ко мне бородатый, - я ж не того. Я же этого...

– Остынь, приятель. Я все эти трюки еще в детстве проходил. И не лезь ко мне.

– Да я, да ты!

– Да, я. Я самый и никто иной. А ты - платный осведомитель, или за идею работаешь?

– Я же тебе токо добра желаю, - сменил тему бородач.
– Тебя же завтра мытарить спочнут.
– Он подобрался ко мне на половину длины руки и я ударил его под дых и следом - снова по харе, оставив лежать у стены. Теперь можно поспать в тишине, ведь больше же не дадут.

– Ну и зачем было служащего бить?

Дознавателя поменяли. Фанатика в длиннополой рясе сменил некто вроде брата Карвера. В голосе его то и дело мелькала легкая ирония, а сам он почти необидно уязвлял мое самолюбие едкими шуточками.

– Он же на работе, - продолжал он, - исполняет свои обязанности, а вы его то ногами по лицу, то головой о стену. Разве это дело, а, герр Вархайт? Вам бы понравилось, если вас во время операции кто-нибудь вдруг принялся бить ногами?

– Пускай бы попробовал, - пожал я плечами.
– Я ведь тоже не лыком шит, как говорят в Карайском царстве.

– Это верно, - кивнул клирик, - однако я прошу заметить - вы избили почти беззащитного человека, в то время как вас таковым не назовешь.

– Передергиваете, отец-дознаватель, - усмехнулся я, похоже, начиная потихоньку оттаивать после смерти Танатоса, чему ироничный клирик только помогал, в отличие от своего предшественника.
– Мы, кажется, говорили об избиении человека при исполнении служебных обязанностей, а могу я постоять за себя и полежать за других к делу не относится. К тому же, ваш человек вполне сознательно пошел на этот шаг, осознавая все возможные последствия, так что ответственности на мне нет. Он знал на что шел и получил - что заслужил.

– Приятно с вами поговорить, - усмехнулся в ответ дознаватель.
– Вы можете трепаться на самые произвольные темы, но только не на нужную нам.

– Вы знаете, - теперь уже совершенно серьезно сказал ему я, - но мне ваш предшественник так и не сказал, что же вам от меня нужно.

– Правда, - почти искренне удивился дознаватель, - переусердствовал он, жаль. Ну ладно, вы и сами все поняли сразу, уверен, но я вам поясню: подпишите признательные показания о том, что вступили в противоестественный союз с Баалом, поддавшись его искушению, и в том вам помогал ваш хаосит. Вот, собственно, и все.

– Хотите использовать меня против всего Легиона? Не выйдет. Вам меня не сломать, исключительно потому, что я и так сломан смертью Танатоса - моего хаосита. Пытать меня бесполезно, ибо я просто умру. Мне жить незачем.

– Что же, вы, видимо, правы, - кивнул клирик, - поэтому, я отправлю вас в специальную колонию, как у нас выражаются, на сохранение. До лучших времен.

– Почему же? Меня проще убить.

– Проще, - кивнул он, - но времена меняются. Кругом творится один Господь знает что, и вас лучше придержать. Быть может, мы сумеем использовать вас в новых обстоятельствах.

Эту тюрьму одни называли Отстойником, другие - Винным погребом, в ней как раз содержали тех, кого Церковь и убирать не желала, но и от света держала подальше. Нас, как выразился один винодел из Ниинского погреба, обвиненный в связях с Баалом, выдерживали словно доброе адрандское до срока. Я же обычно добавлял, что еще неизвестно, что хуже - выпьют нас или сольют в помойное ведро. На что философ, уличенный в еретических воззрениях, в суть которых я вдаваться не хотел, возражал, что надо выяснить, что я подразумеваю под тем, что нас выпьют и выльют, ибо для вина оба действия равнозначно, ибо оно в обоих случаях меняется безвозвратно. И так до бесконечности. К счастью, вскоре я потерял не только счет времени, но и чувство реальности.

Даже на выкрик надзирателя: "Зигфрид Вархайт!", я отреагировал не сразу. Двое других, наконец, подхватили меня под мышки и выволокли из барака. Притащили меня все в ту же камеру, где допрашивали раньше, или ее сестру-близняшку, но на сей раз за столом напротив меня сидел не кто иной, как брат Карвер, казалось, почти не изменившийся с нашей последней встречи.

– Приветствую тебя, Зиг, - бросил он, когда конвоиры меня буквально швырнули на стул и удалились по его жесту.
– Как время провел?

– Вашими молитвами, - буркнул я, еще не совсем понимая не грезиться ли мне все это.

– Зачем же так озлобленно?
– спросил клирик, в его манере говорить появилось та же, что и у предыдущего дознавателя.

– Не озлобленно, - возразил я, более менее, приходя в себя, - я еще плохо понимаю, кто я и где.

– Да уж, после Погреба некоторые так и не приходят в себя.

– Сколько я там проторчал?

– Пять лет, - ответил брат Карвер, - и за это время многое изменилось.