Лёха

— Сейчас подготовим вагоны к поджогу. Думаю, что уголь раскочегарим, тогда от огня и насыпные вагоны поведет и рельсы, да и шпалы прогорят — доложил подошедший комвзвод-1.

Комиссар насмешливо фыркнул.

— Это не так просто, товарищ комиссар. Уголь возят мокрым, чтоб не самовозгорался. И этот пролит грамотно. Сейчас ссыпаем на насыпь и мазутом поливаем, жаль ведер два всего — хмуро глянул партизан на комиссара.

— Совсем пустой состав — горестно сказал пышноусый.

— Ну, не совсем так. В запчастях из первого тисочки нашли очень хорошие, в будке паровоза опять же кое-какой инструментарий надыбали. Жалко керосинки побились, пригодились бы.

— Паровоз надо из строя вообще вывести — напомнил командир.

— Сделаем. Ломать — не строить, а машинка знакомая, наш ведь Э-1112. Даже жалко, я такой водил.

— Самому жаль. Потом же самим ремонтировать, когда наши фрица попрут обратно. Но сейчас — чтоб не ездил под немцем.

— Сделаем! Эти криворукие все никак вагон открыть не могут? — усмехнулся комвзвод — 1.

— Как видишь. Но они раскурочить як слид вахоны не вспопашатся. Так что давай своих напряхай. Ездить это больше не должно.

— Есть! — махнул лапищей перед своим носом партизан, вроде как козырнув.

Тут толпившиеся рядом люди что-то радостно завопили и дверь вагона со скрежетом и нехотя отползла вбок. В вагон полезли сразу несколько человек. Застучали там чем-то. Остальные поползли опасливо к дверям последнего вагона, самую малость не вставшему на попа.

Тут же двое или трое горохом ссыпались вниз, пошмякавшись оземь весьма неловко, но шумно. Грохотнула скользнувшая по направляющим дверь вагона — под тяжестью своего веса, как только сорвали пломбы и отбили засов, чудом не покалечив никого.

Командир только вздохнул глубоко.

— Прямо хоть лестницу тут сколачивай — буркнул он.

Потиравшие ушибленные места партизаны восприняли это за упрек и постарались с глаз долой испариться.

— Ну, что там? — нетерпеливо спросил пышноусый у тех, кто опасливо светил в вагоны своими факелами.

— В этом станки какие-то в ящиках — глухо донеслось из стоящего ровно вагона. Там продолжали стучать, отбивая с ящиков доски. Командир вздохнул глубоко, промолчал.

— Тут гвинтоуки! И коробки! — радостно заверещал кто-то из стоящего почти вертикально вагона. Командир приободрился, пригладил свои усы, отчего они, наконец, приняли бравое горизонтально-вспушенное состояние и улыбнулся не без удовлетворения.

— Побережись!

Рядом с рельсой косо вонзилась штыком в насыпь мосинская винтовка, легко узнаваемая по силуэту магазина. Ее тут же подхватил кто-то из безоружных. И сразу удивился:

— Она же без затвора!

Лёхе показалось, что усы у командира чуток дрогнули, опускаясь опять вниз.

— Старшина, ты из ВВС, высоты, значит, не боишься — давай. Разберись! — хлопнул менеджера по плечу комиссар. Лёха побаивался высоты, приказ не вызвал ни малейшей радости, но позориться перед публикой страшно не хотелось. Хорошо, что ему помогли, с энтиузиазмом подпихивая в зад и помогая всяко — те, кто был выше — тянули за руки и шиворот, кто ниже — подталкиванием. Карабкаться по стенке вагона в принципе было не очень сложно — было за что зацепиться и на что опереться, но впихивание себя в темный провал дверного проема было для Лёхи облегчением. Ненадолго, правда, потому что внутри вагона был настоящий хаос и воняло селедкой. Нога тут же зацепилась за что-то и Лёха шмякнулся, небольно, но нелепо, уперевшись руками во что-то длинное и твердое, разъезжавшееся под ладонями.

— Света дайте, черти!

Снизу передали еще пару шипящих факелов, кто-то держал их, освещая внутренность вагона — совсем небольшого по меркам менеджера. Залезшие сюда молокососы из 2 взвода были правы — в вагоне была насыпана куча советских винтовок, сначала Лёхе показалось, что их сотни, потом прикинул на глазок — нет. Штук пятьдесят, не больше, да еще перемешаны с картонными коробками. Пошевелил одну картонку аккуратно сапогом — тяжелая, хотя и не очень большая. Все трое первооткрывателей стояли на винтовках и коробках с трудом удерживая равновесие. Потомок поднял один из винтарей и удивился — такого грязного оружия он в руках не держал, просто длинный ком грязи, облеплена обсохшей глиной и ремень как из жести. Аккуратно выкинул ее вниз, там поймали, послышались удивленные возгласы. Поднял вторую — с открытым затвором. Попытался затвор загнать на место — нет, заклинило. Передал одному из «светильников», люди внизу опять удивились. Следующий винтарь был без приклада — тот, отломанный, болтался свободно на конце ремня, а потом в руку Лёхи впились занозы — новая винтовка была вся в зарубках и вроде даже и осколок торчал из деревяхи. Поневоле вспомнилось, как ругался тихонько Семенов, заполучив свой легендарный пулемет — схватил его сгоряча, а у того масса мелких осколочков застряла в деревянных частях, а воронье ствола поцарапало когда граната хлестнула. Дояр тогда здорово ладонь поранил, потом долго выковыривал острые осколочки из ложа и приклада.

— Да что за черт? — удивились внизу.

— Сам не знаю, они все зачуханные какие-то, одна другой краше — ответил потомок, принимая от своих помошников следующую винтовку — словно измазанную лихо коричневой краской и с задубелым ремнем. Попытался передернуть затвор — ладонь с ручки сорвалась безрезультатно, только испачкал сочившейся из ранки кровью шарик. Понял, что за краска, передал факельщикам, сердито сопя носом.

— Почему затор? Мы так неделю копаться будем! — раздался нетерпеливый голос пышноусого.

Внизу разноголосо отозвались, показывая увечные винтовки.

— Ну и шо? Кладите сюдой!

— Дык ломаные же!

— Машеров! Из трех неисправных винтарей одну исправную собрать можно? — крикнул кому-то командир отряда.

— Проще пареной репы! Во втором вагоне станки, видать фрицы везли для железки оборудование для ремонтной мастерской. И винтовки где-то попятили у военных — неликвид, металлолом, в разумении починить и себе прибрать. У тех, кто в охране был — тоже наши винтовки оказались — отозвался неторопливый рассудительный голос.

— Так мы и сами с усами или как? — уже повеселев, откликнулся командир.

— Еще с какими! — рассмеялся кто-то из взводных и стоявшие у вагона хохотнули дружно.

— Тоди давайте, выхребайте, времени у нас мало!

Лёха тем временем нашел приклеенную бумажку на коробке и при убогом освещении все же сумел прочитать, благо буквы были крупные:

— Борщ из сыросушеных овощей, концентрат в брикетах! Это что? — спросил он молокососов и потряс ящик, ожидая постукивания кончсервных банок. Но никакого бряканья не услышал, так, шелест бумажный. Молокососы переглянулись и пожали плечами.

— Это здорово! Если не врешь, конечно! — отозвались снизу недоверчиво. И нетерпеливо поторопили:

— Кидай, давай!

Потомок не стал кидать, потому что не нужно убивать своих товарищей даже и случайно, а бережно передал факельщикам тяжелую коробку. Те аккуратно передали стоящим ниже.

— И много там этого такого? — с надеждой спросили снизу.

— Да весь вагон. И винтовок еще десятка три- четыре!

Внизу обрадовано зашумели. Суповые брикеты! Концентраты! А Лёха с теплотой вспомнил гороховый суп в котелках, которые предусмотрительно уволок Жанаев. Говорили же ребята — что из концентратов тоже. И опять удивился — с чего воняет селедкой?

Балансируя на куче перемешанных с винтовками коробок, стали передавать вниз и то и это, стараясь действовать побыстрее, благо снизу порыкивал командир, которому очень не хотелось задерживаться на дороге этой. Сам Лёха тоже опасался — вот припрется сейчас другой поезд, хотя бы и с отпускниками — и будет вместо победы тяжкая драка. Отпускнички-то у немцев и с касками и с оружием своим ездят, читал давным — давно про такого менеджер.

Сунул в протянутые снизу руки очередную коробку, повернулся схватить, что подадут, но увидел, что затор — очередная винтовка зацепилась за что-то в куче и молокосос свирепо ее дергал, а она не хотела и на сантиметр подаваться. Рванул сильнее.