Лекарь для захватчика

Фрейлина переводит на меня ошарашенный взгляд.

– Но… Ты сама говорила, что нельзя давать им спуска! А эту, – и она тычет пальцем в Софи: – эту уродину ты сама велела остричь и вечно над ней потешалась!

Я каменею, а Софи лишь снова натягивает чепец. И мне становится безумно стыдно.

– Так, – хмурюсь я, подхожу к двери, открываю и указываю Элизабет на выход: – Пошла вон!

– Что?

– Пошла вон, – повторяю, прожигая ее взглядом: – Убирайся отсюда!

Фрейлина сверкает глазами, а потом бросается к двери и вылетает вон. А я разворачиваюсь к служанке и чешу затылок, чувствуя неловкость.

– Прости, – говорю ей, и она замирает и смотрит так, будто впервые видит, – и за Элизабет и за… прошлое. Этого больше не повторится. Я была неправа.

Она вскидывает изумленный взгляд, но тотчас прячет за белесыми ресницами. А мне хочется отмыться – от грехов Анны и Реигана, от их жизни, наполненной грязью.

– Спасибо, ваше высочество, – хрипло говорит Софи и я вижу, как она стискивает челюсти, часто моргает и щуриться, а ее глаза увлажняются. – У вас будут для меня поручения?

– Да, – улыбаюсь я. – Первое поручение – мигом на кухню, Софи. Ты еще не завтракала. А мне сейчас нужно понять, что закупить в деревне, и сделать чертежи для кузнеца.

Я беру с собой на кухню бумагу и перо с чернилами. И да, первое время диву даюсь, как этим пользоваться. Как не заляпать все кляксами? Как выглядеть вменяемо, пытаясь вывести на бумаге закорючку.

Пока Софи ест, а госпожа Ройс чистит кастрюли и сковородки, я сижу за столом и занимаюсь подсчетами. И выглядит это примерно так:

– Сколько истрачено на освещение?

– Пятнадцать восковых свечей по пятьдесят гринеев, – отвечает госпожа Ройс, – то есть семь с половиной саваев, и пять сальных свечей… по одному гринею.

– Гм, – чешу за ухом. – Раз сальные дешевле их можно закупать больше.

– Воняют страшно, – отвечает на это госпожа Ройс. – Но, если надо, закупим.

Вычеркиваю – нам и без свечей здесь воздуха мало. Не надо.

А дальше пишу с жуткими кляксами, неаккуратно и размашисто:

– Мука… истрачено… – «столько-то», и так по пунктам.

А потом составляю список покупок и добавляю туда еще бумагу и чернила. И тканевое полотно, потому что я почти все потратила на Эмсворта. А в дальнейшем мне будет необходим инструмент: по-началу, иглы и несколько хирургических ножей, лотки для стерилизации. В общем, деньги нужны позарез. Придется экономить.

– Ваше величество, – говорит госпожа Ройс, – подтапливает погреба. Если снова будет дождь все продукты пропадут.

– Погреба надо осушить, воду вычерпать, – вздыхаю обреченно. – Придется стены укрепить, обложить мешками.

Досадливо прикрываю лицо рукой, когда понимаю, что так придется жить долго. И въезжать во все дела по-настоящему, как хозяйке целого замка. И заботиться о таких вещах, как затопленные подвалы, или о том, чтобы срубить старые деревья в саду, пока они не рухнули кому-нибудь на голову, о том, что невозможно спать на мешках, набитых сырым сеном, еще и потому что в них заводится кусачая живность, или о том, что Софи приходится каждое утро стирать в холодном ручье, потому что здесь нет стиральной машинки.

Приказываю позвать капитана Эрта и велю ему найти людей и вычерпать воду, а затем почистить стены от плесени и убраться. А пока солдаты заняты делом, я снова беру бумагу и чернила. Нужно изготовить инструмент, и я долго вычерчиваю на бумаге наброски того, что хочу.

Где-то на краю подсознания вспыхивает мысль, что я давно не видела Элизабет. С тех самых пор, как выгнала ее из комнаты. Притихла девка, может и к лучшему.

Увлекаюсь чертежами настолько, что невольно вздрагиваю, когда Софи осторожно подходит ко мне со спины.

– Прошу прощения, ваше высочество, – говорит она своим обыденным тоном, – но там леди Голлен… кажется… умерла.

– А? – и я разом покрываюсь холодным потом и срываюсь с места.

У меня еще никто так просто не умирал!

***

– Софи, – устало вздыхаю, глядя на Элизабет: – еще воды!

С сожалением оглядываю пустые склянки, валяющиеся на полу, а потом усиленно похлопываю Элизабет по спине, а она кряхтит и постанывает.

Да, милая, промывать желудок – процедура не из приятных.

Подношу к ее дрожащим губам чашу с теплой водой, принесенную служанкой. Вспоминаю, какое именно снадобья купила: что-то от бессонницы, кажется. Она выпила все и разом. Что за манера стразу травиться?

Мы с Софи раздеваем фрейлину до рубахи, укладываем на бок и укрываем. Ту трясет, она часто дышит, находится на границе сна и реальности. Ну, хоть живая. А ведь и правда, лежала, словно тряпичная кукла, почти без дыхания. В настойке были семена мандрагоры и яды.

Элизабет бледна, часто коротко дышит и постанывает от боли. Глупая девчонка! Ей ведь и двадцати нет. Где-то и свою вину чувствую.

Она совсем плоха. Губы синеют, вдохи становятся короче. А в какой-то момент и вовсе затихают. Софи странно методично сообщает:

– Вот теперь точно, – и добавляет: – да прибудет в благости дух леди Голлен на земли богов.

– Рано еще к богам, – цежу я, стаскивая Элизабет на пол.

Я обещала о ней позаботиться!

Укладываю фрейлину на спину, слегка запрокидываю ее голову и под изумленным взглядом Софи приступаю к реанимации. К богам она захотела – нетушки! Ты давай здесь пострадай, а уж потом в райские кущи. Или думаешь рай каждому дается? Я вот, вместо садов Эдема здесь дерьмо разгребаю. Кому это, вообще, надо?

Тридцать компрессий и два вдоха.

Дыши давай!

У, коза! Еще замуж выйдешь и детей родишь.

Элизабет слабо стонет, делает ощутимый вдох, и я переворачиваю ее на бок.

– Боги всемогущие, – Софи мигает глазами, глядя то на меня, запыхавшуюся и привалившуюся спиной к кровати, то на фрейлину. – Вы вдохнули в нее жизнь и излечили ее тело прикосновением!

– Как бы ни так, – говорю я с печальной усмешкой.

Опасность еще не миновала, и я чувствую себя почти беспомощной. Но, черт бы побрал весь этот мир, я не дам сердцу Элизабет остановится!