Лекарь Империи 7

Сейчас он принимал решение. Оценивал не наши ранги, а нас.

Наконец, полковник усмехнулся. Криво, болезненно, одними уголками губ, но в этой усмешке было столько иронии и знания жизни, что Киселев невольно съежился.

— Господа лекари, — прохрипел Обухов. — Я хоть и не медик, но кое-что в людях за свою жизнь понимать научился. Я бы не хотел, чтобы меня оперировал целитель третьего класса.

Глава 8

Полковник Обухов выглядел уставшим, но гораздо более спокойным, чем днем.

Киселев, стоявший рядом со мной, едва заметно выдохнул с облегчением. Его плечи, до этого напряженные, слегка опустились. Я же, наоборот, напрягся.

Что это? Психологическая игра?

Но Обухов, выдержав театральную паузу и насладившись произведенным эффектом, продолжил. И улыбка его стала шире.

— Но господину лекарю Разумовскому — доверю без малейших колебаний.

Киселев застыл. Он непонимающе открыл рот, потом закрыл. Потом снова открыл, как рыба, выброшенная на берег.

— Но… но это же один и тот же человек! — наконец выдавил он из себя.

Я молчал. Я понял его игру. И она мне нравилась.

— Нет, Мастер Киселев, — медленно покачал головой Обухов, глядя на заведующего с мудрым спокойствием. — Ранг — это просто бумажка, которую дают и отбирают чиновники в высоких кабинетах. А репутация — это дела, которые идут за человеком по пятам. Я ничего не знал и не слышал про целителя третьего класса Разумовского. Но я очень много слышал про подмастерье Разумовского, который творит в вашей больнице настоящие чудеса.

Он только что, сам того не ведая, сформулировал мой главный принцип в этом мире. Неважно, что написано на твоем халате. Важно то, что ты делаешь, когда на тебе этот халат.

Он доверял не моему новому, купленному аристократами рангу, который ему пытался «продать» Киселев. Он доверял моим старым делам.

Интересный поворот. Его решение — не просто интуиция старого солдата. Это результат сбора разведданных. Он использовал свои связи, чтобы получить объективную информацию. Умный ход.

— У меня много знакомых во Владимире, — продолжил полковник, и в его голосе не было хвастовства, только констатация факта. — Военные, отставники, люди из администрации. Они рассказывали, как молодой целитель из Мурома ставил диагнозы, которые местные Мастера пропускали. А ваша главврач, госпожа Кобрук, на одном приеме, полчаса расписывала мне, какой у нее в больнице появился талантливый молодой специалист, который скоро всю областную медицину на уши поставит.

Кобрук… Так вот как она играет.

На публике — пиарит меня как свое главное достижение, повышая статус больницы и свой собственный. Внутри — использует как инструмент для решения самых сложных проблем.

Дальновидно. Да она… мой продюсер. Как бы смешно и забавно это ни звучало.

— Вот это реклама! — с восторгом пискнул Фырк. — Железная леди тебя на губернаторских приемах пиарит! Скоро на улице автографы просить начнут!

— Так что оперируйте смело, господин лекарь, — Обухов протянул мне папку с документами. — Я вверяю свою жизнь в ваши руки.

Я взял папку. На бланке информированного согласия стояла его размашистая, четкая, абсолютно уверенная подпись. Ни одной дрогнувшей линии.

— Спасибо за доверие, Виталий Валентинович, — сказал я спокойно, с должным уважением. — Операция назначена на завтра, на восемь утра. Будьте готовы.

— Я-то готов, — усмехнулся он. — Это вы готовьтесь! Вам же меня резать!

Он пытался разрядить обстановку, показать, что не боится. Сильный человек.

— Вы готовьтесь морально, полковник, — я позволил себе легкую ответную улыбку. — А мы — физически и технически. Это наша работа.

Едва за нами закрылась дверь палаты, я глубоко выдохнул. Не от облегчения, а скорее, как после завершения сложного, многоэтапного действия.

— Надеюсь, это все. Больше сюрпризов на сегодня не будет.

Киселев резко остановился и повернулся ко мне. В его глазах, до этого растерянных, снова вспыхнула решимость. Решимость отчаяния.

— А теперь пошли к главврачу, — процедил он.

Предсказуемо.

Когда исчерпаны медицинские и психологические аргументы, в ход идет последний — административный ресурс.

Он не сдался.

Просто перешел на следующий уровень эскалации. Надеялся, что Кобрук, как администратор до мозга костей, испугается чудовищных рисков и своей властью отменит операцию.

— О, началось! — с издевкой прокомментировал Фырк у меня в голове. — Сейчас побежит жаловаться мамочке! А что, Журавлева еще с собой не позвал для полного комплекта?

— Пойдемте, — спокойно кивнул я.

Киселев откровенно удивился. Он ожидал чего угодно: сопротивления, спора, попыток меня отговорить.

— Ты согласен? Вот так просто?

— А что мне скрывать? — я пожал плечами. — Главврач в курсе моих диагностических способностей. И теперь она будет в курсе, что пациент дал полное и информированное согласие на операцию, которую проведу именно я.

Я знал, что он побежит к Кобрук.

Это был самый логичный и единственно оставшийся у него ход. Она была последней инстанцией, которая теоретически могла наложить вето. Но он не учел одного: мы с Кобрук уже заключили свой негласный союз. Она не будет играть против меня. Она будет играть вместе со мной.

Мы шли по коридорам больницы. Киселев шагал впереди, злобно пыхтя, его напряженная спина кричала о проигранном сражении. Я шел следом, абсолютно спокойный.

— Почему ты так спокоен? — не выдержал он, бросив на меня злой взгляд через плечо.

— Потому что Кобрук нечего мне предъявить. Как и вам, — ответил я с холодной уверенностью. — Она знает меня и знает, на что я способен. Пациент дал свое согласие не на абстрактную операцию, а на операцию, которую проведу конкретно я, Разумовский. С юридической точки зрения, ситуация безупречна. Здесь даже Журавлев бессилен.