Лекарь Империи 7

— Какие причины? — прямо спросил я.

Журавлев помолчал, явно подбирая слова.

— Были… определенные обязательства. Как говорит непреодолимой силы, — он говорил медленно, взвешивая каждое слово. — И эта сила надо сказать…

— Что надо сказать? — уточнил я.

— Это не так важно теперь, — он посмотрел на меня абсолютно серьезно. — Но сейчас, после вашей сегодняшней операции, эти обязательства можно считать исчерпанными. Я выполнил то, что должен был — я проверил вас до самого предела. И моя проверка показала, что вы — гений. А с гениями не борются. С ними сотрудничают.

Интересная логика. Меня заказали.

Он был исполнителем, «инквизитором», который должен был найти повод для моего профессионального устранения. Но результат «проверки» оказался настолько ошеломляющим, что он решил… сменить сторону?

Или его «заказчики», увидев мой потенциал, изменили свой план с «уничтожить» на «перевербовать»? Второй вариант был более вероятен.

— И что теперь? — уточнил я.

— А теперь мы можем работать честно. Открыто. С этого момента вы получаете мое полное и безоговорочное содействие. Никаких проверок, никаких придирок, никаких подковерных игр. Более того…

Он полез в ящик стола и достал оттуда тонкую папку с гербом Гильдии.

— Это мой предварительный отчет о проверке нашего с вами… инцидента. Можете ознакомиться.

Я взял папку. Пробежал глазами по тексту, написанному сухим канцелярским языком.

«…целитель Разумовский Илья Григорьевич в ходе сложнейшей, уникальной операции проявил себя как выдающийся специалист, владеющий инновационными хирургическими техниками… бла-бла-бла… Учитывая проявленный уровень мастерства, считаю целесообразным рассмотреть вопрос о присвоении ему внеочередного звания…»

— Вы рекомендуете присвоить мне внеочередное звание? — я поднял глаза от документа. — Я лишь недавно стал целителем третьего класса.

— Мастера-целителя, — с нажимом произнес Журавлев. — Минуя второй и первый класс. Это беспрецедентный случай в истории Гильдии, но ваш сегодняшний уровень работы это полностью оправдывает.

Кобрук ахнула. Тихо, но так, что это было слышно в оглушительной тишине кабинета. Такого в истории муромской медицины еще не было. Никогда. Да что там, в Империи не было.

— Завтра утром я сворачиваю работу комиссии, — добавил Журавлев, поднимаясь. — И возвращаюсь во Владимир. Этот отчет будет на столе у председателя Центрального округа послезавтра.

Он обошел стол и направился к выходу.

— А теперь извините, мне нужно подготовить итоговые документы. Много бумажной работы. Анна Витальевна, Илья Григорьевич, хорошего вам вечера.

И он вышел, оставив нас с Кобрук в полном, абсолютном ошеломлении.

Он не просто извинился. Он сделал мне предложение, от которого было невозможно отказаться. И теперь главный вопрос — кто стоял за ним? И чего они хотели от меня на самом деле?

Кабинет опустел. Мы с Кобрук остались сидеть в оглушительной тишине, каждый пытаясь переварить услышанное.

— Двуногий, я в шоке! — первым нарушил молчание Фырк, запрыгнув на стол и встав в театральную позу. — Толстяк не просто извинился — он тебя в Мастера продвигает! Это же капитуляция! Полная и безоговорочная сдача с передачей всех знамен!

— Что… что это сейчас было? — Анна Витальевна первой обрела дар речи. Она сняла очки и посмотрела на меня растерянным взглядом. — Илья, видела разные интриги Гильдии, но такого — никогда.

— Это чересчур, — согласился я, медленно прокручивая в голове каждую деталь разговора. — Слишком резко, чтобы все было по-настоящему. На ровном месте такие повороты на сто восемьдесят градусов не происходят.

Журавлев говорил об «обязательствах». Кто-то держал его на очень коротком поводке. И вдруг этот поводок либо ослабили, либо передали в другие, более дружественные мне руки.

Он не сам принял это решение. Ему приказали.

Кобрук поднялась и прошлась по кабинету, остановившись у окна и глядя в темноту.

— Операция, конечно, была выдающаяся. Историческая для нашей больницы. Но одной, пусть и гениальной, операции недостаточно для такой резкой перемены в таком человеке, как Журавлев. На него повлияли. Жестко. Либо надавили сверху, либо, наоборот, сняли предыдущее давление.

— Вы что-то знаете? — я внимательно посмотрел на нее.

Она помолчала, барабаня пальцами по подоконнику.

— У меня есть догадки, — наконец произнесла она, не оборачиваясь. — И мне кажется, я знаю, кто мог вмешаться в эту игру.

— Кто?

Анна Витальевна покачала головой.

— Не могу сказать, Илья. И, поверь, лучше тебе этого не знать. Так будет безопаснее. Для всех нас.

Она знает, но боится говорить. Это значит, что уровень этих влиятельных людей настолько высок, что даже она, главврач областной больницы, предпочитает делать вид, что ничего не понимает.

Ненавижу недосказанность. Но давить на нее было бесполезно. Она не из тех, кого можно разговорить силой.

— Может, это твой барон фон Штальберг? — предположил Фырк. — У него же связи везде! Или граф Ушаков — ты же его сына спас! Они могли замолвить словечко!

— Возможно, — мысленно ответил я. — И барон, и Ушаков имеют серьезное влияние в высших кругах и прямой выход на столицу. Но тем не менее они все же провинциалы. Да и каковы их мотивы? Просто благодарность? В мире большой политики и денег не бывает чистой благодарности. Бывают инвестиции. Они вложились в меня, спасая от Журавлева, и теперь будут ждать дивидендов. Если это все так, то им действительно очень сильно нужен диагностический центр.

— Главное, что непосредственный кризис миновал, — заключила Кобрук. — Можно выдохнуть и работать спокойно, без оглядки на проверяющих.

— Да, — я поднялся, — хотя осадок остался. Кто-то влиятельный хотел меня убрать. И этот «кто-то» никуда не делся. Он просто сменил тактику.

— Но теперь они знают, что ты не просто талант, — Анна Витальевна впервые за вечер улыбнулась. — Ты человек, находящийся под защитой других, не менее влиятельных людей. А после сегодняшней операции твоя репутация взлетит до небес. Тронуть тебя сейчас — это вызвать скандал на всю Империю.

Мы вышли из кабинета. В пустом, гулком коридоре Кобрук остановилась.