Лекарь Империи 7

— Глотай! — приказал Артем. — Глотай, Андрей! Это спасет твою жизнь!

— Илья! — раздался крик Вероники с соседней точки. — У моего пульс учащается! Девяносто пять!

— Проверь повязки! Возможно, какая-то просачивается!

Она быстро осмотрела руки пациента.

— Есть промокание на правой руке! Самая глубокая рана! Кристина, нужен дополнительный тур бинта!

Кристина тут же метнулась обратно и помогла ей усилить повязку.

Они работали как часы. Как единый, слаженный организм. Вероника — диагностировала проблему. Кристина — обеспечивала ресурс. Артем и я — держали самого критического. Хаос превратился в систему.

Один из мужчин — здоровый детина в камуфляжной куртке — подошел ко мне.

— Господин лекарь, я охотник! У меня в машине есть кровоостанавливающий порошок! Военный, специальный!

— Несите! Быстро!

Гемостатический порошок! Это могло нам помочь!

Он принес небольшой герметичный пакетик с серым порошком.

— «Целокс» называется! Нам на курсах показывали!

— Отлично! Артем, слушай внимательно! Сейчас будем засыпать порошок прямо в рану!

Я вскрыл пакетик.

— На счет три ты на секунду ослабишь прижатие! Три, два, один!

Артем ослабил. Кровь тут же хлынула из раны. Я быстро, одним движением, высыпал весь порошок прямо на разрыв артерии. Серый порошок мгновенно превратился в плотный, темный гель, формируя на глазах пробку.

— Прижимай обратно!

Артем снова усилил прижатие.

— Кровотечение почти остановилось! — с удивлением сказал он. — Работает.

Вой сирен разорвал ночную тишину.

Секунду спустя, с визгом тормозов, прямо на поляну, сминая траву, влетели три реанимобиля.

Их красно-синие проблесковые маячки превратили место трагедии в сюрреалистическую, дерганую картину — мигающий свет выхватывал из темноты бледные лица, темные лужи крови, фрагменты нашего импровизированного полевого госпиталя.

Первым из головной машины выскочил пожилой врач, которого я узнал сразу — Павел Николаевич Сергеев, заведующий третьей подстанцией скорой помощи.

Седые волосы растрепаны, на лице — отпечаток бесконечной усталости от ночной смены, но глаза — острые, цепкие, профессиональные. За ним — два фельдшера.

Из другой машины из кабины водителя вылез старший фельдшер, и я внутренне напрягся.

Михаил Степанович Лемигов. Легенда муромской скорой помощи. Пятьдесят пять лет, из которых тридцать два — на «линии». Невысокий, коренастый, с лицом, изборожденным глубокими морщинами, как старая географическая карта.

Каждая морщина — спасенная жизнь.

Он помнил всех лекарей этого города за последние тридцать лет. И он совершенно точно помнил меня, адепта, который несколько пару лет назад проходил у него цикл по экстренной медицине.

Лемигов на секунду замер, одним опытным взглядом окинув всю поляну. Его взгляд скользнул по трем четко организованным рабочим точкам — я с Артемом у критического пациента, Вероника с Кристиной у второго раненого, и накрытое простыней тело в стороне.

Затем его глаза остановились на мне.

Узнавание было мгновенным. Его густые седые брови поползли вверх, усы дернулись.

— Разумовский?! — его мощный баритон прогремел над поляной, перекрывая шум работающих двигателей. — Илья Григорьевич?! Это вы?!

— Михаил Степанович, — я коротко кивнул, не прекращая пальцевого прижатия артерии пациента. — Времени на воспоминания нет. Принимайте пациентов.

Младший фельдшер — худощавый парень лет двадцати пяти с огромными, испуганными глазами — тоже смотрел на меня, но не с удивлением, а с каким-то благоговейным трепетом.

— Это же… Господи, это же тот самый Разумовский? — прошептал он.

Вот оно. Слава бежит впереди меня. «Тот самый Разумовский» — это звучало уже как отдельный диагноз. Или как бренд.

— Заткнись, Петров! — рявкнул на него Лемигов. — Не время для фанатских восторгов! Работаем!

Но в его голосе, помимо строгости, я уловил и другие нотки. Уважение? Или даже… гордость? Как будто он говорил: «Да, это наш Разумовский, муромский».

— О-хо-хо! — хихикнул у меня в голове Фырк. — Да ты тут местная рок-звезда! «Тот самый Разумовский»! Может, уже футболки с твоим портретом на рынке продают? Или фан-клуб имени Разумовского организовали?

Не до шуток, — мысленно огрызнулся я. — Мои пальцы находятся внутри раны умирающего человека. Концентрация должна быть абсолютной.

Сергеев тоже узнал меня. Его седые брови на мгновение удивленно поднялись, но профессионализм мгновенно взял верх.

— Разумовский! — его голос прозвучал как выстрел, отсекая весь лишний шум. — Докладывайте! Что имеем?

Я выпрямился, насколько это позволяла моя поза — я все еще контролировал пальцевое прижатие артерии у критического пациента, передав жгут Артему. Мой голос стал четким, командным, как у военного, отдающего рапорт на плацу.

— Массовое ножевое ранение! Трое пострадавших! Время начала оказания помощи — восемь часов пятьдесят пять минут! Проведен первичный триаж по системе START.

Лемигов, стоявший рядом с Сергеевым, одобрительно кивнул. Его усы дернулись в подобии улыбки. Когда я был адептом, он лично вбивал в наши головы этот протокол.

— Правильно! — пробормотал он себе под нос. — Все по протоколу!

Я продолжил, показывая на каждого пациента по очереди.

— ПАЦИЕНТ НОМЕР ОДИН — КОД «ЧЕРНЫЙ»! — я указал на накрытое тело. — Мужчина, ориентировочно тридцать пять лет. Проникающее ранение брюшной полости с предполагаемым повреждением печени, воротной вены и печеночной артерии. Массивная кровопотеря, более двух с половиной литров. Клиническая смерть. Труп для судебно-медицинской экспертизы!

Я давал ему не просто заключение. Я давал ему полный набор данных для протокола, чтобы ему не пришлось тратить на это свое время. Эффективность.

Другого способа передачи пациентов просто не было. Ну то есть они были, но все они были неправильными.

Сергеев кивнул младшему фельдшеру.

— Петров! Оформляй протокол констатации смерти! Форма сто шесть дробь «у»! И вызывай полицию, если еще не вызвали!

— Вызвалии. Уже едут! — крикнул кто-то из толпы.

Я повернулся к точке, где работала Вероника.