Лекарь в мире ЗОМБИ

Бич-пакеты. Символично. К концу второго года после начала апокалипсиса мир превратился в настоящий ад. В одну из особенно суровых зим, когда голод выкашивал выживших не хуже зомби, мне пришлось убить человека. Он пытался отнять последние запасы еды у нашей группы — небольшую коробку с просроченной лапшой. Я защищал не только себя, но и раненых товарищей. Удар охотничьим ножом оказался смертельным — он захлебнулся собственной кровью. Потом мы ели эту чёртову лапшу у костра, и я думал, что, возможно, проще было бы сдохнуть в первые дни, чем постепенно терять человечность.

Зазвенел звонок. Студенты вокруг оживились и начали собирать вещи. Я смотрел на них как в замедленной съемке. Большинство из этих людей были мертвы уже через неделю. Кого-то я лично добивал выстрелом в голову, когда они превращались в ходячих, другие выжили и стали хуже зомби — бандиты, мародёры, насильники. Новый мир быстро стирал границы между людьми и животными.

— Волков, задержитесь после занятия, — окликнула меня Старухина, но я уже проталкивался к выходу, расталкивая однокурсников.

Воздух — вот что требовалось прямо сейчас. Мозг отказывался осмыслить происходящую хрень. Сон это? Предсмертный бред? Или меня каким-то хером действительно зашвырнуло на пять лет в прошлое, в самое начало конца света?

В коридоре меня сцапал за локоть Лёшка Соболев — щуплый очкарик с вечно торчащими во все стороны волосами. Кто бы мог подумать, что этот тихоня-ботаник через пару месяцев станет совершенно другим человеком. Когда вирус мутировал, пробуждая у выживших псионические способности, именно Лёха изменился одним из первых. Застенчивый книжный червь буквально за недели превратился в хладнокровного Телекина, способного одним движением пальца превратить человека в кровавое месиво.

Власть стала для него наркотиком. Он упивался страхом окружающих, устраивал публичные казни для тех, кто ему не нравился. Я помню, как он смеялся, заставляя людей выбирать, какую конечность себе отрезать. А в нашем последнем бою, когда я наконец решился остановить его, он уже был далеко за гранью человечности.

Я оставил его умирать со сломанным позвоночником. Странно видеть его сейчас — с этими наивными глазами за толстыми стёклами очков, не подозревающего, в какое чудовище он совсем скоро превратится.

— М-макар, — он нервно поправил очки, неловко переминаясь с ноги на ногу, — т-ты видел это? — Он осторожно протянул мне свой айфон, словно боясь, что я его отберу. — В «Галерее» какая-то женщина н-напала на людей. Один парень умер от укуса, представляешь? Прям как в фильмах про зомби…

Голос дрожал от возбуждения, а в глазах мелькало жутковатое восхищение — первый тревожный знак будущих перемен.

В горле встал комок. Видео на экране Лёхиного айфона я уже видел пять лет назад. Именно с него всё и началось. Тогда мы просто ржали над «пикаперами, которые нарвались на бешеную наркоманку», но сейчас… сейчас мне было совершенно не до смеха. В первую очередь потому, что это была не наркоманка, а первый зарегистрированный случай вируса, который через два месяца выкосит 90% населения России, а через полгода превратит планету в кладбище.

На экране дрожала любительская съёмка из торгового центра «Галерея». За кадром слышались развязные голоса: «Смотри-ка, пикаперы нарвались!» и «Давай, снимай, это в сеть пойдёт!»

Группа парней в одинаковых футболках с надписью «Альфа-самец» окружила бледную женщину у фонтана. Она двигалась рвано, неестественно, как марионетка в руках пьяного кукловода. Кожа отливала серым, а взгляд был совершенно пустым.

«Эй, милая, улыбнись! Ты самая красивая мамочка в этом торговом центре!» — донеслось с видео под ржание парней.

Дальнейшее случилось молниеносно. Женщина вывернула шею под невозможным углом и с утробным рыком бросилась на ближайшего пикапера. Зубы вонзились в горло, рванули плоть. Фонтан крови окрасил мраморный пол, парень рухнул, хрипя и зажимая разорванную артерию.

«Бля, что происходит?!» — завопил оператор, изображение заметалось из стороны в сторону.

Их тренер, здоровяк в майке с надписью «Гуру», кинулся на помощь. «Сука, отпусти его!» — он схватил женщину за волосы, пытаясь оттащить. Та извернулась змеёй и впилась зубами в его предплечье. Качок заорал, когда зубы прошли сквозь кожу до самых мышц.

«Охрана! Охрана!» — разносилось вокруг. Камера выхватывала перекошенные ужасом лица зевак.

Прибежавшие охранники попытались скрутить женщину, но она билась в их руках с нечеловеческой силой, разбрызгивая пену и кровь. Электрошокер не произвёл никакого эффекта — женщина даже не вздрогнула от разряда.

«Какого хрена! Почему не действует?!» — охранник отшвырнул бесполезный прибор.

Четверо крепких мужиков навалились всем весом, прижимая её к полу, но она продолжала извиваться и щёлкать зубами с голодной яростью. Кое-как связали руки брючными ремнями и скрутили ноги чьей-то курткой, но даже спутанную, её боялись касаться.

Финальные кадры демонстрировали масштаб трагедии: мраморный пол торгового центра превратился в кровавое озеро; Пикапер лежал неподвижно, из рваной раны на шее толчками выплёскивалась кровь; Вокруг суетились друзья — один зажимал рану, другой имитировал искусственное дыхание, третий истерично орал в телефон, вызывая скорую.

Поодаль сидел тренер-качок, в шоке разглядывая руку с отпечатками зубов до самой кости. Толпа зевак росла — одни снимали на телефоны, другие кричали: «Скорую, быстрее!», «Господи, она его убила!», «Там ещё раненый!»

Перед тем как видео оборвалось, в кадр попали медики в синей форме, пробирающиеся с носилками сквозь толпу зевак.

— Э-это ж-жуть какая-то, правда? — Лёха нервно убрал телефон, поправляя очки дрожащими пальцами. — Как в фильмах ужасов… Т-ты думаешь, это из-за наркотиков?

Я смотрел на него, не в силах выдавить ни слова. Через несколько часов первый заражённый появится в нашем учебном корпусе. Вахтёр Степаныч, хронический алкоголик, которого покусает его собственный брат. К вечеру их будет уже тысячи. К утру — десятки тысяч. Через неделю Москва падёт. Через месяц правительство перестанет существовать.

— М-макар? — Лёха неуверенно коснулся моего рукава. — Ты как-то странно на меня смотришь. Что-то случилось?

— Ты мне веришь? — схватил я его за плечи, впиваясь пальцами.

— Ой! Б-больно! — он съёжился, пытаясь высвободиться. — О чём ты?

— Если я скажу, что знаю, что произойдёт сегодня вечером. Что произойдёт завтра, через неделю, через месяц. Ты поверишь?

Лёха смотрел на меня, как на психа. И я его понимал. Этот домашний мальчик ещё не стал тем хладнокровным убийцей, который через пару месяцев будет разрывать людей силой мысли ради горсти консервов или канистры бензина.