Лекарки тоже воюют 2

– Нескучного вам, дети, дня! – пожелала нам госпожа Данейра, вместе с отцом отправляясь в госпиталь.

В поисках новой информации отец решил лично проконтролировать опрос всех, кто вчера был в ресторане. Син в это утро не стала сопротивляться и молча села в мой кабриолет, прикрыв глаза, она решила воспользоваться возможностью немного поспать по пути в школу. Пока ехали к Ронэру, я крутил в голове нестыковки во вчерашних событиях, действия старшей и младшей лекарок. И вот, когда друг запрыгнул в машину, а Син приоткрыла глаза, чтобы поприветствовать моего зама, я начал ее расспрашивать:

– Син, если вы с матерью знали, что на отца покушался именно Мунн, почему не сказали ему об этом сразу?

– Сказали! – хмуро буркнула мелкая, прикрыв глаза и намереваясь вновь задремать.

– И что? – не унимался я.

– А как бы ты поступил на месте моего генерала? – повернув ко мне голову, с хитрой улыбкой спросила малышка.

Она была сонной, словно кошка, разомлевшая на солнышке, уютно свернулась калачиком на пассажирском сидении, кутаясь в форменную куртку.

– Не поверил бы тебе! – честно признался я.

Син тихо рассмеялась, ничуть не удивившись.

– Вы с Контером очень похожи! Он тоже просил предъявить доказательства, но их не было! А уж процедура вскрытия памяти достоверным доказательством точно не является, так как большинство людей воспоминания ощущают, как фантазии, а не реальные события. Только мы, лекарки, чувствительные к подобной магии, можем точно их различать. А в остальном Мунн был предельно аккуратен, нам с мамой нечего было предъявить генералу.

– А почему вы сами его не арестовали? С вашими-то обширными возможностями! – не понимал действий лекарок Ронэр.

– В то время, пока вы следили за Лекоей, мы присматривали за дядюшкой, и слежка не принесла нам серьезных результатов, - пожав плечами, посетовала мелкая.

– И вы не применили к нему более интересных методов для раскрытия его тайн? – я был убежден, что нас водят на нос, не желая открывать всей правды.

– Это, интересно, каких же? – нахмурилась малышка.

– Например, Мунна можно было бы подвергнуть допросу с применением препарата эриконцев, - предложил я самый легкий вариант.

– Как можно такое предлагать! Это недопустимо! – возмущенно запричитала Син.
– Какая жестокость!

– Но, ты же сама совсем недавно прошла через подобный допрос! – напомнил я, поражаясь реакции лекарки.

– Это нельзя сравнивать! – категорично заявила егоза. – Явуз, откуда у тебя столько жестокости к собственному дядюшке? Ему и так досталось немало горя от злыдни-жены!

Мелкая не пожелала делиться информацией, но этот разговор навел нас с другом на некоторые размышления.

На парковке перед школой наблюдалось большое скопление народа. Школьники и студенты возбужденно обсуждали вчерашнюю вечеринку, добродушно похлопывая друг друга по плечам, и шутливо хвастались синяками и ссадинами. Здесь же находились директор Ридлей и несколько преподавателей, следивших за порядком.

– Всем доброе утро! – выпорхнув из кабриолета, Син весело поприветствовала моих парней, при этом она прошлась по каждому из них цепким взглядом, сканируя их состояние.

Надо же, а я раньше не обращал внимания, как малышка, даже не замечая этого, пользовалась своим лекарским даром. Лишь убедившись, что с моими друзьями все в полном порядке, она направилась к своим школьным приятелям.

Мояра что-то оживленно рассказывала Цуну и Керему, при этом она светилась от радости, наполненная неподдельным восторгом улыбка не сходила с ее лица. Внимательно слушая, парни откровенно хмурились, Цун нервно кидал настороженные взгляды на толпившихся на парковке парней, не сводивших с сияющей от счастья тихони заинтересованных взглядов. Своей выходкой с пистолетом Мояра обратила на себя внимание многих выпускников школы, а также студентов, вернувшихся с фронта. Но девушка совершенно не замечала, что творилось вокруг нее. Увидев Син, она тепло ее обняла и вновь продолжила свой увлекательный рассказ.

– Не дотрагивайся до меня! – вдруг донесся до нас истеричный вопль Лории.

Проходя по автостоянке на традиционно высоких каблуках, красотка споткнулась и непременно растянулась бы на асфальте, но, на свою беду, ее поймал один из ребят, удержав пустышку в вертикальном положении. От Лории лишь требовалось произнести слова благодарности в адрес спасителя, и, в принципе, на этом досадный инцидент можно было бы считать исчерпанным. Но от первой красавицы нашего университета (хотя после вчерашнего разгромного для Лории танцевального батла она, скорее всего, утратила свой неофициальный «титул») вместо вежливого «спасибо» по автостоянке разнеслись презрительные вопли:

– Убийца! На твоих руках реки крови! – словно ошпаренная, она отскочила от растерявшегося парня, продолжив спектакль: - Не прикасайся ко мне! Война превратила вас в настоящих моральных уродов! Я только вчера отчетливо это поняла! Вы - дикие звери, которым не место среди нормальных людей! Вы опасны!

На парковке установилась гробовая тишина. Абсолютно все взгляды были устремлены на Лорию, будто невидимая стена разделила всех на два лагеря. Ее слова, словно лакмусовая бумажка, проявили все невысказанные мысли ОСТАЛЬНЫХ, тех, кто прошел «ад войны» в тылу.

Пройдясь глазами по стоянке, я вдруг четко понял для себя, что каждый, кого война не опалила своим страшным огнем, был молчаливо согласен со словами моей бывшей. Пустышка озвучила то, что в нашем присутствии они не решались произнести вслух! Отсидевшиеся в тылу, оказывается, считали нас агрессивными, неадекватными, опасными. Они были убеждены в том, что таким, как мы, нет места среди них, НОРМАЛЬНЫХ людей!

Слова Лории ранили не хуже любого оружия! Меня покоробило понимание того, что одна из тех, кого мы, рискуя жизнями, защищали от эриконцев, и еще вчера всеми правдами и неправдами льнувшая ко мне, теперь демонстрировала презрение и ужас. Словно ждала, что я сейчас сорвусь с места и покалечу ее, изнасилую, порву на куски, хотя совсем недавно сама стремилась оказаться в моей постели. Точно также смотрели на нас и ее многочисленные подружки.

Чувство глубокого отчаяния поселилось где-то в груди, вызывая нестерпимую боль и оставляя горечь разочарования. Там, на фронте мы, не задумываясь, готовы были отдать жизни за тех, кто остался в тылу и мечтали, о том, что дома они нас с нетерпением ждут. Жестокая реальность показала, что наша мечта была лишь миражом.

Мы с парнями, вернувшимися с фронта, хмуро смотрели на брезгливо морщившихся красоток и чувствовали себя преданными, причем, СВОИМИ ЖЕ. И от осознания этого становилось вдвойне горько. Видимо, подобная реакция была и у директора Ридлея, так как он, пытаясь справиться с собственными эмоциями, не спешил вмешиваться.