Лекарки тоже воюют 2

Госпожа Данейра была очень внимательна и терпеливо ждала, пока в моей голове рушились давно установленные рамки, ограничения, непонятно кем продиктованные правила.

– Разве быть счастливым - не самое главное в жизни? Разве не ради этого мы разгромили эриконцев?

– Разве быть счастливым - не самое главное в жизни? Разве не ради этого мы разгромили эриконцев?

– Но, подождите, - хватаясь за последний аргумент, словно за соломинку, взметнулся я. – Вы же лекарка, Ваше предназначение - лечить людей. Вы же всю жизнь исполняете свой долг!

– Исполнение своего предназначения делает нас счастливыми, - терпеливо пояснила Данейра.

– Именно поэтому мы до конца выполняем свой долг.

Вбиваемые в меня с детства догмы рушились, теряя под собой опору. В этот момент я был очень рад, что рядом со мной находилась эта удивительная женщина, ее тихий голос и мягкая улыбка окутали меня молчаливой поддержкой, подталкивали идти вперед, открывать для себя новое, еще непознанное.

– Хотя твои вопросы меня не удивляют, - вслух рассуждала госпожа Данейра. – Ты относишься к Син, как маленькой несмышлёной девочке.

– А разве она ею не является? – растерялся я.

– Мой дорогой мальчик, ты должен по себе знать, как война и горе заставляют детей быстро взрослеть, - опустив глаза лекарка печально вздохнула, а затем, строго взглянув на меня, спросила: - Сколько лет ты воевал?

– Три с половиной! А еще полгода провел в учебке, - отрапортовал я, а затем настороженно спросил: - А Син?

– Син попала на фронт на два года раньше тебя! – суровым, хриплым голосом ответила лекарка.

На два года раньше! Два года на войне – эта целая жизнь! Син старше меня на целую жизнь! Эта новость произвела эффект разорвавшейся бомбы. Она воевала пять с половиной лет! Но как маленькая девочка могла это пережить? И как я не смог этого понять?

– Почему же я этого не понял? Не разглядел в ней…, - я запнулся, стараясь сформулировать то, что хотел выразить.

Я начал припоминать ее холодные взрослые взгляды, которые иногда ловил на себе, термины, что она употребляла, отмечал скорость принятия ею неординарных решений, не говоря уже о ее незаурядных талантах, которыми она удивляла всех в школе.

Мягко улыбнувшись, хомочка наклонилась ко мне и нежно погладила меня по плечу.

– У вас с Син схожи многие таланты. Если бы дочь родилась мальчиком, то, вероятно, выбрала бы судьбу разведчика, а не лекаря. Она удивительно искусно умеет маскировать свои мысли, эмоции, менять манеру поведения, - я, затаив дыхание, слушал и запоминал слова Данейры о мелкой.

– Почему Син решила измениться?

– Война закончилась, Син предстояло поступление в школу имени Картиса, и она решила, что теперь может позволить себе быть школьницей, обычным подростком. Девочкам ее возраста свойственны беспечное поведение и шалости! – пожав плечами, поведала хомочка, словно это были вполне естественные умозаключения, к которым пришла малышка.

– Но Вам не кажется, что ее ШАЛОСТИ выходят за общепринятые рамки? – поинтересовался я, уже не будучи уверенным в своей правоте.

На мое замечание лекарка лишь грустно усмехнулась:

– Каждый шалит в меру своих возможностей, в силу своего жизненного опыта, в случае Син - боевого. А у моей дочери безграничные возможности, как, впрочем, и у тебя, и у твоих друзей! – не преминула уточнить Данейра.

Доводы хомочки были довольно убедительны, но я все же попробовал ей возразить:

– Это все так, госпожа Данейра, но подрыв школы – по-моему, за гранью дозволенного.

Мягко улыбнувшись, старшая лекарка напомнила мне:

– В своих суждениях ты забыл учесть, что, несмотря на боевой опыт, Син всего шестнадцать, и она не всегда понимает, почему за один и тот же поступок в одной ситуации ее похвалили, а в другой - произошел скандал.

– Мне сложно представить ситуацию, в которой за подрыв учебного заведения можно похвалить! – усмехнулся я.

– Как ты уже знаешь, о нашем госпитале по фронту ходили легенды, - напомнила она, на что я утвердительно кивнул. – Эриконцы во что бы то ни стало решили нас уничтожить и устроили настоящую охоту. Несколько групп диверсантов преследовали госпиталь по пятам. Чтобы отвести удар одной из таких групп, мы устроили ловушку: заманили преследователей в здание старой школы, где ранее размещался наш лазарет и, забаррикадировав все выходы, взорвали ее. В том взрыве не выжил ни один эриконец. А мы смогли еще какое-то время спокойно работать и спасать жизни наших парней.

– Син минировала школу?

– Да, у нее неплохие способности в саперном деле, - в голосе хомочки слышалась неподдельная гордость, отчего я даже поежился.

– Не понимаю, как можно хвалить девочку за умение взрывать здания? – моя настойчивость была сродни упрямству.

– Мы хвалили Син за то, что она нас спасла, а ты пытаешься осудить ее за то, что она это сделала, видите ли, не подобающим для ее пола и возраста способом. Тебе не кажется, что это лицемерие?!!– из голоса хомочки исчезла мягкость, в нем появился металл. – С фронта моя дочь вернулась воином, а ты настойчиво желаешь видеть в ней только хрупкую легкомысленную девушку.

В ушах, словно эхо, пронеслись слова Лории, в том числе, и в мой адрес: «Убийца! На твоих руках реки крови!». Хомочка права, я последний, кто мог обвинять в чем-то ее дочь и читать ей мораль.

– Поэтому для Син в желании выиграть спор у молодого самоуверенного профессора и утереть тому нос не было сомнений в подрыве старой школы. Для нее было важно лишь одно: чтобы никто не пострадал. А взорванное здание можно восстановить или отстроить заново. Сколько таких сейчас стоит в Туринии, Рунии и там, где прошлась разрушительным катком война?

Я лишь усмехнулся, кивая головой. С точки зрения шестнадцатилетней девочки все действительно было логично и просто.

– Разница лишь в восприятии данного события. Такие, как мы, можем терпеливо переносить тяготы военной неустроенности, потому что способны самостоятельно решить любую возникающую перед нами проблему. Другие же не желают терпеть какие-либо неудобства, а считают, что о них должны позаботиться и, сделав за них всю грязную работу, предоставить не просто безопасные, а комфортные условия для жизни, - с горькой усмешкой делилась своими мыслями хомочка.

– Но это их сложности! – в памяти всплыл насмешливый взгляд Син, и именно это ее утверждение я, не задумываясь, произнес.

– Общение с моей дочерью не прошло для тебя даром! – легко рассмеялась лекарка, хотя в глубине ее глаз мне все же удалось разглядеть скрытую грусть.

Она уже поднялась из кресла и вновь собралась уходить, когда я поделился своими подозрениями:

– Мне кажется, что это не все. Что есть еще какая-то причина, по которой Вы не ограничиваете свободу Син.

Данейра тяжело опустилась в кресло.