Лекарство для безнадежных
Шрифт:
«Что же, интересно, скажет Голос, – задумался Немченко, глядя ему вслед. – Рад не будет – это точно. А вот что он скажет конкретно?»
Впрочем, через несколько минут Вадим уже знал ответ на этот вопрос.
В машине он первым делом взял мобильник и набрал номер, зарегистрированный на Брежнева. Голос ответил со второго гудка.
– Это Немченко, – представился Вадим.
– Я знаю.
– У нас проблемы с Дроновым, – не стал тянуть Вадим. – Судя по всему, его попросту убили.
Несколько мгновений Немченко слушал абсолютную тишину, потом несколько раз подул в трубку для верности.
– Алло? –
– Нет, Вадим, – сказал он. – Максим Дронов жив. Это точно.
– Но как же так… – растерялся тот. – У меня очень достоверная информация…
– Сюда, к нам, он не поступал, – просто сказал Голос. – А значит, он все еще жив.
Немченко едва успел прикусить язык, чтобы не спросить, куда это, собственно, «сюда, к нам». Может быть, имелся в виду один из кругов многоэтажного Дантова ада?
Голос тоже не стал уточнять.
– Так что ищи, Вадим, – произнес он. – Может, наш друг где-нибудь еще и объявится.
Около семи его разбудила Алена.
– Проснись, Макс, – тормошила она за плечо. – Вечер уже.
Он рывком сел на диване и непроизвольно поморщился. Посмотрел на Алену, и тотчас же воспоминания затопили его. Ненависть. О, Боже… Мама…
– Аленка! – заторопился он. – Какой у меня дома телефон?
– Ты что, опять за свое? – улыбнулась она. – Ничегошеньки не помнишь?
– Я правда не помню! – закричал в отчаянии Максим.
Она поднялась, сняла радиотелефон с базы и протянула ему.
– Слушай, это уже перебор, – осторожно заметила Алена.
– Какой номер, а? – умоляюще спросил он.
Она назвала семь цифр. Мама взяла трубку почти сразу, и он узнал родной голос.
– Алло? – спросила мама строго.
Жива. Как же здорово, что мама жива!
– Это я, мам, – сказал он, а на глаза навернулись слезы.
– Вот тебе здрасьте-пожалуйста! Ты где шляешься, олух царя небесного? В комнате – бардак, телефон разбит. Ты зачем аппарат испортил, а?
– Так получилось.
– Получилось… Ты где пропадаешь?
– У Алены я, – ответил Максим. – В гостях.
– У Алены? – удивилась мама и замолчала.
Алену она любила, как дочь. Поэтому, когда они с Максимом расстались, очень переживала разрыв и не разговаривала с сыном почти месяц. А потом еще с полгода каждый день напоминала ему, какую прекрасную девушку он проворонил.
– Врешь небось?
– Честное слово, ма. Хочешь, трубку дам?
– Давай…
Максим протянул трубку ничего не понимающей Алене.
– Поговори, а? – произнес он сдавленно.
– Макс, да что с тобой? Ты на себя не похож!
– Просто я очень рад маме, – ответил Максим, торопливо поднимаясь с дивана. Он не мог себе позволить расплакаться прямо в комнате.
– Да, Татьяна Валерьевна, – покачав головой ему вслед, произнесла Алена в телефонную трубку.
По дороге в ванную Максим успокоился. Он тщательно закрыл за собой дверь и посмотрелся в зеркало. Плакать уже не хотелось. Хотелось понять, что же все-таки ему рассказывает разгулявшаяся память?
– Ну ты-то, друг, – спросил он свое отражение. – Ты-то понял, что происходит?
– Мама
жива, – ответило отражение. – И мы тоже.– Мы! Каким-то образом нас с тобой вытащили все-таки в Битцу, – констатировал Максим. – И там убили. Мы мертвы, брат!
– Черта с два, – ответило отражение и подмигнуло. – Еще повоюем.
Максим включил воду и сел на край ванны.
«Черта с два, – сказал он себе. – Получается, что Тарас прав. Меня пытались убить, но не убили. Просто не знали как. Нечеловек в облике человека. С великолепными способностями к регенерации. Абсолютно целый. Понятно, почему следов от укола на венах не было. Они просто исчезли. Но почему моя память, мой личный кинозал не показал мне встречу с Петровским? Он ведь собирался ответить на мои дурацкие вопросы. Сейчас вопросов стало еще больше. Мне нужно увидеться с ним».
Максим задумался. Нужно или нет? Почему-то в его сознании Тарас ассоциировался с болью. С сильной человеческой болью. Петровский тоже сделал ему больно? Так кто же он, друг или враг?
«Я хочу все увидеть, хочу убедиться, что это не сон. Эксперимент, – сообразил Максим. – Петровский, друзья, вопросы – все это потом. Сейчас мне нужен простой эксперимент. В самом деле: меня нельзя убить, как свинью на бойне? А без этого как я буду в новом себе уверен?»
Глазами он поискал бритвенный станок. Вытащил из-под раковины и повертел в сомнении жиллетовский «Венус». Такие тонкие лезвия для эксперимента не годились.
Максим поднялся, осторожно открыл дверь, высунул голову и прислушался. Как все женщины на свете, мама с Аленой любили поговорить. Размеренный Аленин голос, рассказывающий что-то о дочке, он расслышал даже сквозь шум воды.
Через секунду Максим вновь оказался в запертой изнутри ванной с острым ножом в руке. Не раздумывая, закатал рукав халата. Приготовился, стиснул зубы.
Регенерация? Посмотрим!
Он резко поднял нож и полоснул лезвием по запястью.
Ослепительная боль взорвалась в голове, и Максим на мгновение вырубился. Но этого мгновения сознанию хватило, чтобы снова вернуть его в прошлое.
Они стояли на пологой крыше, а под ногами гуляли веселые солнечные блики. Здесь, наверху, были только Максим, Петровский и ветер. Он нес ароматы цветов и травы, горьковатый запах пожухлых листьев и ностальгическую осеннюю грусть, которой дышит природа, еще помнящая о лете. Конечно, здесь не было и намека на сизую московскую гарь, которой пропитано в городе все: дома, мостовые, машины, люди. И жизнь здесь была такая же – легкая, сладкая и непринужденная. Настоящая трудовая жизнь богов российского Олимпа.
Сюда, в дом Петровского на Рублевском шоссе, они приехали после встречи на Новом Арбате. Всю дорогу Максим нетерпеливо пытался вернуться к утреннему разговору, но Тарас отвечал односложно.
– Как тебе вид? – осведомился Петровский. – Высота, кстати, обычного шестиэтажного дома. Ненавижу, если честно, низкие потолки.
– Я приехал сюда не видами любоваться, – буркнул Максим. – И не архитектурными изысками.
Петровский облокотился о перила ограждения.
– Вопросы, – сказал он задумчиво. – Всем нам нужны ответы на вопросы.