Лекарство для Люс

Поляна за стеной жимолости раздалась, чтобы вместить всех. На трибуне скрипел Алоизий Макушка:

– Дорогие сограждане! Мы собрались здесь в эту торжественную минуту, чтобы проводить, как говорится, в дальний путь нашего, так сказать, замечательного и, я не боюсь этого слова, старого друга, - и бил пробкой о графин.

Из машины, весь в мазуте, вылез Калимах и поставил на землю большую медную масленку.

– Ты у меня полетишь, - мычал он, хмуро прицеливаясь разводным ключом к торчащему болту, которого раньше, Пьер мог поклясться, в машине не было, как пить дать, полетишь.

– Свечи прокалил?
– подошел Харилай.
– Прокали свечи-то. Отсырела, небось, стояла сколько...

– И то, прокалить, - согласился Калимах.
– Тащи паяльную лампу.

Что-то острое уперлось Пьеру в бок.

– Считаю своим долгом предостеречь, - зашептал старый знакомый в калошах, убирая зонтик, - шум, пение... Чего ж тут хорошего. Произнесение речей при большом скоплении публики. Это знаете, чревато. Полезайте-ка вы в машину и - скатертью... то есть счастливый, как говорится, путь. И вам хорошо, и нам спокойней. К обоюдному, так сказать. А то как бы они того... не передумали, а?
– и, не выдержав, прыснул.

Пьер еще увидел прощальный взмах Гектора, немного растерянные лица Полины, Ассы. Он вытер щеки.

– Не скучай, Пьер! Счастливо!

– Счастливо и вам! Спасибо за все.

Люк захлопнулся.

– Мсье!
– кричал Гастон.
– Стойте! Нельзя!

Кто-то толкнул садовника в спину. В ротонду ворвались Шалон и Дю Нуи. Скрипнул, распахиваясь, люк. Показалась нога в рифленом ботинке. Потом рука и, наконец, смущенное лицо Пьера.

– Ты сошел с ума!
– закричал Шалон.

– Пьер, милый, разве так можно, - сказал Альбер.

– Да что вы, друзья, - медленно и тихо сказал Пьер.
– Я только хотел попробовать...

Но Шалон уже вытаскивал из машины рюкзак и, поднимая его, взглянул в глаза Пьеру:

– Попробовать? А это что?

– Простите меня, - еще тише сказал Пьер.

– Слава богу, хоть ты жив. Ты включал ее?

Пьер смотрел на них сквозь слезы, не слыша слов.

– Ничего, ребята, не огорчайтесь.

– Так она не работает?

Пьер покачал головой.

– Ты не находишь, что он какой-то странный?
– повернулся Дю Нуи к Шалону.

– Он потрясен неудачей, Альбер. И нам это тоже предстоит пережить.

– Простите, я очень тороплюсь, - сказал Пьер.
– Подбросьте меня до Форж-лез-О, я там оставил машину.

Он не сводил глаз с тщедушного тела, страшной иглы. Ему казалось, что миновала вечность с тех пор, как он уронил оранжевую крупинку в колбу капельницы, хотя на самом деле не прошло и половины суток. Пьер брал руку девочки пытаясь ощутить намек на ответное движение. Но нет, ничего не изменилось. Ничего. Утренний луч играл на красном коленкоре истории болезни.

– Ну, как ты сегодня себя чувствуешь?
– Доктор вытянул из папки листок.

– Ой, мы опять с папой купались. И ракушку нашли огроменную, во!
– Руки Люс дрогнули.

Доктор снял очки и поднес листок к глазам.

– Господин профессор, вас к телефону, - объявила сестра.

– Что? А? Послушайте, мадам Планше, что вы мне подсунули?
– Он свирепо ткнул пальцем в листок.
– Чей это анализ?

Лицо сестры покрылось пятнами, близкими по цвету к кресту на ее наколке.

– Это анализ Люс Мерсье, господин профессор. Я сама, - она сделала паузу, - сама вложила его в историю болезни пациентки.

– А в лаборатории не могли напутать?
– спросил доктор, смягчаясь.

– В лаборатории сегодня не было других анализов, господин профессор. Вас ждет у телефона мадам Жироду, господин профессор.

– Не было других анализов?
– Доктор надел очки. Он увидел привстающего Пьера и повернулся к ребенку. Знают ли они, какое чудо произошло? Какая милосердная воля вернула девочку этому человеку, а ей подарила _настоящий_ мир, с _настоящей_ травой, с морем, в котором можно _по-настоящему_ плавать, в котором водятся живые рыбы и полным-полно огроменных раковин.

– Ах да, иду, иду. Дождитесь меня, Мерсье. Я сейчас вернусь, только поговорю с женой. Дождитесь меня непременно.