Лекарство от любви

Кай овладел собой быстро — но все же не настолько, чтобы она не заметила его реакцию. Левая половина ее лица расплылась в улыбке.

— Наконец-то, — сказала Изольда. — Я уже боялась, что до них никогда не дойдет.

— О чем вы? — растерянно спросил Кай, все еще пребывая в шоке и не зная, куда девать глаза — то ли демонстративно смотреть на нее, словно ничего не случилось, то ли отвести их в сторону (она может счесть оскорбительным как первое, так и второе).

— Они не видят, — печально поведала ему Изольда. — Никто из них не видит. Всем кажется, что справа я так же прекрасна, как и слева. Ни одного исключения до сих пор. Включая, разумеется, и всех тех убийц, которых подсылали ко мне эти Светлые недоумки прежде. Долго же до них доходило, что надо искать человека, не способного любить. Я уже почти отчаялась.

В ее тоне, однако, не слышалось издевки. Она словно и впрямь искренне делилась своей проблемой — и радостью о благополучном разрешении таковой. Кай молчал. Отрицать? Сознаваться? Бежать? Вот последнее точно бесполезно, в коридоре его поджидает целая толпа… Или просто подбежать к ней и схватить ее за руку? Телохранители не успеют… Но если она все знает, почему она отослала охрану?!

— Уже боялась, что придется искать самой, — продолжала Изольда, как ни в чем не бывало. — Хотя возможности Светлого Совета по этой части не в пример больше моих… по крайней мере, пока. Ну, лучше поздно, чем никогда — хоть какая-то польза от них… Что они тебе посулили за мою смерть? Мне почему-то кажется, что это были не деньги… во всяком случае, не только деньги. Или я все еще слишком идеализирую людей? Ну не молчи уже, — произнесла она теперь уже с явной насмешкой. — Мне казалось, что поэт Кай Бенедикт более красноречив.

— Если… по-твоему… я убийца, — выдавил из себя Кай, — почему ты выгнала стражу?

— У тебя есть несколько причин не убивать меня, — невозмутимо ответила она. — Во-первых, ты хочешь получить ответ на этот вопрос. Во-вторых… ты не учился строительному делу?

— Строительному делу? — недоуменно переспросил Кай.

— Значит, не учился. Я так и думала, — вздохнула Изольда. — В противном случае ты бы сразу понял, что этот замок стоять не может. Слишком субтильная конструкция, эти закрученные спиралью колонны не выдержат даже собственного веса, не говоря уже о весе всей башни в целом. Фламмештайн удерживает лишь моя магия. Сразу после моей смерти он рухнет убийце на голову. Об этом Светлые тебе, разумеется, не сказали?

Кай потрясенно молчал.

— Так что можешь забыть обо всем, что они тебе посулили, — удовлетворенно продолжала Изольда. — Если только, конечно, это не был посмертный памятник. Но на такую плату ты бы согласился вряд ли. Ведь это же ты написал: «Нет ничего бесполезней посмертной славы!»

— Да и в прижизненной, в общем, немного проку., - пробормотал Кай следующую строку, думая, что его прижизненные перспективы стремительно испаряются. Даже если каким-то невероятным чудом он вырвется живым из владений Изольды, магам он живой не нужен. Признанный классик государству выгоднее, чем гонимый смутьян, но еще выгоднее — мертвый герой, осознавший заблуждения молодости и отдавший за государство жизнь. «Полное собрание сочинений», да. Это вовсе не было случайной оговоркой Игнуса. Может быть даже, этот пункт договора они и впрямь готовы выполнить. И даже действительно поставить памятник, что обойдется всяко дешевле, чем 10 тысяч золотых…

— Ну, некоторый прок все же есть, — ответила Изольда на сказанное им вслух. — В частности… я сказала тебе, какие у тебя причины не убивать меня — хочешь узнать, какие у меня причины не убивать тебя?

Кай проигнорировал риторический вопрос, продолжая глядеть в ее кошмарное лицо — он все же решил, что не будет отводить взгляд.

— Одна из причин состоит в том, что мне нравятся твои стихи. Скажу даже больше — ты мой любимый поэт.

— Я же никогда не пишу о любви, — криво усмехнулся Кай. — Точнее, у меня есть пара стихов о том, какая эта глупость и мерзость, но…

— Вот именно поэтому, — перебила его Изольда. — Ты все еще не понял?

— Что я должен понять? — пробормотал он, чувствуя себя идиотом. Она играет с ним, это очевидно, но это не просто игра кошки с мышкой, за ее иронией чувствуется нечто серьезное, нечто… настоящее…

— Хотя бы кто сделал это со мной, — она коснулась своего изуродованного лица.

— Какой-то… ревнивец? Мне сказали, что сейчас ни у кого из них не хватает духу причинить тебе вред, но, возможно, в прошлом, когда твоя сила была меньше…

— Значит, не понял, — вздохнула Изольда. — Тебе сказали правильно. Хотя насчет силы тоже верно. На меня заглядывались, когда мне было еще лет двенадцать, когда я еще ничего о себе не подозревала и не понимала, что от меня нужно всем этим взрослым мужикам… С четырнадцати мне уже просто не давали проходу. Отцу приходилось запирать меня в башне, как сокровище, за которым все охотятся. У нас был родовой замок, хотя, конечно, не такой, как этот — полуразвалившаяся башня в четыре этажа, одно название, что замок… «Древний, но обедневший род» — ты бы назвал это пошлым штампом, да? — так вот это про нас. У нас оставалось всего трое слуг, и тех отцу пришлось уволить — из-за меня. Он уже не мог им доверять, даже старику Тому, прослужившему нашей семье шестьдесят лет… Но все меры предосторожности не помогли. Меня похитили, пытались изнасиловать… но стоило мне посмотреть на насильника, и он рухнул к моим ногам, обливаясь слезами раскаяния. Я не утрирую. Представь себе эту сцену — жирный пятидесятилетний распутник, на котором пробы негде ставить, натурально рыдающий у ног пятнадцатилетней девчонки. Меня чуть не стошнило, особенно когда я увидела сопли, текущие из его носа. Само собой, я вернулась домой, нетронутая. Позже подобное повторялось еще несколько раз. Меня хватали, набросив мешок на голову… если бы хоть один из них догадался сделать свое грязное дело, не снимая мешка, у них бы получилось. Тогда еще да. Тогда еще обязательно нужен был мой взгляд. Но им он тоже был нужен, им хотелось видеть мое лицо… Были и те, кто сватался честно, но все они вызывали у меня отвращение — хоть старые богачи, хоть молодые рыцари. Как и сама мысль о том, что меня ждет в случае согласия — теоретическое представление об этом я к тому времени уже имела. И эти бесконечные серенады под окнами… я перебила все горшки в доме, швыряя их им на головы. Периодически утром там обнаруживался труп… нет, не убитый горшком, а заколотый более ловким, но ничуть не более умным соперником. Я умоляла отца бросить все, бросить родовой замок и уехать куда-нибудь в глушь… больше всего я боялась, что вместо этого он таки выдаст меня замуж — мы ведь жили фактически в нищете, а ему предлагали за меня очень хорошие деньги. Вопреки всем обычаям, да, согласно которым приданое должна давать родня невесты. Но он согласился не с ними, а со мной, и увез меня в хижину в горах… тогда я думала — это потому, что он меня любит. А потом поняла, что это так и есть, — Изольда жестко усмехнулась левой половиной лица. — Когда мне было семнадцать, он покончил с собой. И я поняла, почему он это сделал. Просто не мог больше бороться с искушением. Мой родной отец, бывший для меня всем. Матери я не знала, она умерла при моем рождении… так, кстати, всегда бывает, когда рождается маг, ты в курсе?

— Н-нет, — потрясенно качнул головой Кай.

— Вот и я была не в курсе… Это как жертвоприношение, только оно совершается не по сознательной воле. Ребенок, обладающий магическими задатками, выпивает жизнь своей матери, и с этого момента начинается развитие его собственной силы… Но, разумеется, далеко не всякий ребенок, убивший собственную мать при появлении на свет, становится магом. Лишь один на многие тысячи… Так что тогда я все еще думала, что все дело лишь в моей красоте. В моей проклятой красоте. И тогда я сделала с собой — это. Ножом и огнем, — Изольда помолчала.

— Я все продумала, даже то, что огонь остановит кровотечение. Я не хотела умирать. Я хотела только перестать быть приманкой для всех мужчин, увидевших меня хоть краем глаза… тогда еще это касалось только мужчин. Но я не могла себе представить, насколько это окажется больно. Не только сразу, но и потом, многие недели… Не думаю, что даже ты, с твоим литературным талантом, нашел бы слова, чтобы описать эту боль. От этой боли я поседела. Но все они по-прежнему видят мои волосы черными. Ты ведь видишь их настоящий цвет?

— Да.

— Ты правда не представляешь себе, как меня это радует. Хотя, конечно, я бы не стала делать этого с собой, если бы знала, что все равно не поможет. Ну ладно, не буду больше травмировать твою тонкую поэтическую натуру, — она снова повернулась к нему левым профилем. — Так лучше?

— Я… не сужу о людях по внешности, — выдавил из себя Кай. — Но… так лучше, да.

— Люблю откровенность, — усмехнулась Изольда и добавила серьезным тоном. — Пожалуйста, всегда говори мне правду. Мне нужен хоть кто-то, говорящий мне правду.

— Значит, ты такая же, как я, — наконец понял Кай. — Свободная от любви.

— Если бы свободная, — вздохнула она. — То есть я, разумеется, неподвластна любви — иначе бы уже влюбилась в собственное отражение. Зато ей подвластны все, кто меня окружает. О, еще как подвластны. И я ничего не могу с этим поделать. Магический дар нельзя нельзя ни отменить, ни обменять. Его можно лишь развить еще больше учением и тренировками.

— Чем ты и занялась.

— Да. А что мне еще оставалось? Если нет способа избавиться от своей слабости — преврати ее в свою силу.