Лекарство от одиночества

«Лови адрес», – булькает сообщение в мессенджере. Нервно подрагивающими пальцами открываю вкладку почты, вставляю скопированный в буфер адрес и спотыкаюсь на теме письма. Почему-то кажется, что ситуацию будут решать даже вот такие, на первый взгляд, мелочи. Подумав, решительно набираю «Отцы и дети» и спускаюсь дальше…

Потом, выспавшись, и по сто двадцать пятому разу перечитывая зависшее в отправленных письмо, я приду к выводу, что писала его в каком-то аффекте. Будучи в ладу с головой, я бы вряд ли позволила себе быть настолько беспощадно правдивой с посторонним, абсолютно чужим мне человеком. А может, дело было в том, что кроме него мне не с кем было поговорить. Не суть… Главное, что я написала, вывалив на бедного мужика все, вообще все, что внутри кипело. Даже то, что к Мишке имело весьма посредственное отношение. Всю свою любовь, все свое отчаяние, боль и страх… Ничего не пытаясь скрыть, я писала о том, как боюсь, что появление этого человека разрушит сразу несколько жизней, и умоляла его этого не делать. Не появляться. Потому что мы очень счастливы. Потому что у его сына (господи боже мой… его!) уже есть отец. Любящий отец, лучше которого этот другой не будет. А еще я просила не убивать. Меня… Может быть, излишне пафосно, но как тогда чувствовала. Зря? Ой, не знаю. Мой оппонент молчит. Может, не дождался от меня письма и лег спать. Или взял время, чтобы подумать. В любом случае паниковать слишком рано. Еще и восьми нет.

– Эля, ты тут? Привет. Как дела? Семеновна представила тебя?

Вскакиваю на ноги перед новым начальством. Вытягиваюсь по струнке. Бутенко выглядит так, как будто бухал всю ночь. И перегарище-е-е.

– Да. Я вот пока разбираюсь с приказами, – бормочу и, не сумев сохранить покерфейс, морщусь.

– Хорошо. Че, так воняет? – Бутенко ведет носом, как будто это реально – учуять собственный перегар.

– Как сказать.

– Это я с Валовым накушался.

– С Юрой? Он у тебя?! То есть у вас… – не осознавая того, что делаю, хватаю Борисыча за руку, а опомнившись, резко убираю. – Извините.

– Попросился пожить. – Бутенко ловит мой взгляд. – У меня же квартира теперь свободна.

– Ясно.

– Эль…

– Не надо, Георгий Борисович.

– Не я б ему ключи дал, так кто-то другой, чего меня крайним делать?

– И то так. Ну, я, наверное, буду работать. Спасибо, что согласился на мой перевод, – сглатываю. – Без работы сейчас остаться – самое поганое дело.

– Послушай, Эль. Я его защищать не буду. Он дурак. И сам это понимает.

– Понимал бы – так не чудил… – машу рукой. – Ладно, лучше давай не будем. Я что-то, знаешь, ни хрена не вывожу. Не могу-у-у, – последнее слово больше походит на жалкий всхлип. А я ведь жалости не хочу. Жалость – последнее дело. Бутенко же смотрит так, что мне, ей богу, спрятаться хочется. Ну, и чего он не видел?

– Эль, может, тебе домой?

– Чтобы там вздернуться? – смеюсь, захлебываясь невыплаканным. – Ну уж нет, Георгий Борисович. Лучше загрузи меня по полной работой. Чтобы головы не поднять. Чтобы сил думать не оставалось.

– Он тебя любит. Очень. Просто тяжело это мужику, когда вот так…

– Думаешь, я не знаю?!

В сестринскую влетает стайка медсестер. С интересом на нас косятся. Бутенко здоровается с ними кивком, а мне указывает на дверь.

– Ладно. Я вообще чего пришел. Твой целевой согласовали. Собирай документы и на неделе дуй в приемную.

– Серьезно? Вот так влегкую?

– А что сложного, когда люди нужны?

Будь ситуация чуть другой, я бы прыгала до потолка от радости. А так лишь растерянно киваю, а потом и вовсе сникаю. Ведь права моя мама, если Валов меня бросит, учебу я не потяну. Растерянно тру виски.

– Спасибо, только… Я должна, наверное, предупредить… В случае развода… – Господи, что мне стоит просто сказать это слово вслух! – Я не смогу учиться.

– Почему? – сощуривается Георгий.

– Потому что мне надо будет обеспечивать себя и сына. Извини, похоже, я вообще зря это все затеяла.

– Ты уже поставила на вас с Юрой крест? – удивляется Георгий.

– Нет! Нет, конечно…

– Вот и не суетись. Занимайся документами.

– Но если…

– Если это произойдет, мы что-нибудь придумаем. Останешься в отделении на полставки. Или пойдешь ко мне помощницей по научной части. Я много где публикуюсь, работой загружу с головой. Понятно?

Киваю болванчиком. Если честно, в последнее время в моей жизни все настолько хреново складывается, что я уже вообще не жду ничего хорошего. И поддержка Бутенко, понимаете, она ни хрена не держит, наоборот…

– Да. С-спасибо. Я побегу.

Хоть бы не заплакать! Хоть бы не заплакать! Вот это будет цирк. Пришла, значит, первый день, и давай мочить концерты. Не без усилия улыбнувшись проходящему мимо анестезиологу, залетаю в туалет. Открываю кран. Плещу в лицо холодной водой. Очень хорошо, что я не крашусь на работу. Очень… Сморгнув бисер с ресниц, наблюдаю за тем, как неторопливо проступает отражение моего лица в зеркале. Удивительно, но после слов Бутенко примерно так же из пугающей неизвестности в моей голове стали проступать контуры возможного будущего. В котором не было Юры, да, в котором не было счастья. Но была хоть какая-то уверенность, что я не пропаду. Что мне не дадут пропасть… Когда захочется.

Вдох-выдох. Юра-Юра… Надеюсь, это стоит того. Надеюсь, тебе правда лучше, Юра. Вот так, вдали от нас. Иначе то, через что я прохожу, совершенно бессмысленно. Интересно, а если я сейчас все брошу и скажу, мол, твоя взяла, погнали на ЭКО снова. Он вернется тут же? Или еще подумает? С губ слетает горький смешок. Боже, до чего мы докатились!

Прерывая мою истерику, кто-то дергает дверную ручку. Вытираю руки салфетками. Выхожу.

– Эль, давай в восьмую, надо откапать девушку.

– Сейчас? Анна Ивановна говорила, с девяти до…

– Это VIP-клиент.

Киваю. Ну, VIP, так VIP. Вообще в онкологии, конечно, это деление кажется неуместным. Опухоли ведь все равно, кого жрать, по большому счету. А протоколы лечения для всех одинаковые, насколько мне известно.

Танечка тычет мне под нос раскрытую карту. Углубляюсь в лист назначения. Схемы все же у каждого пациента индивидуальные. Важно ничего не напутать.

– А вот и мы, Вера Ивановна. Сейчас все сделаем в лучшем виде.

Я отрываю взгляд от карты и лишь каким-то чудом, не иначе, умудряюсь «удержать» лицо, чтобы Вера не поняла, в какой ужас меня приводит то, что я вижу.

– Привет.

ГЛАВА 14

ГЛАВА 14

Под контролем Танечки подключаю Веру к системе. Руки делают свою работу, губы ободряюще улыбаются, а внутри такой раздрай, что хоть плачь. Все же люди – жуткие эгоисты. Погрязнув в своих проблемах, я о Вере забыла и думать. Нет, мы перебрасывались какими-то сообщениями в мессенджерах, но на этом все. А ведь я знала и об операции, что ей довелось пережить, и могла вполне догадаться о том, что ей предстоит после. Знала, да… И ничего не сделала, чтобы как-то поддержать подругу. Оправдывает ли меня то, что она сама не посчитала нужным рассказать о своих проблемах? Хотелось бы в это верить, но как-то не верится.

Будто извиняясь, касаюсь исхудавшей руки подруги. Вера обстригла волосы. И это глупо, конечно, глупо, но я едва держусь, чтобы не зарыдать, оплакивая ее шикарные кудри. Боже, ну какие там у меня проблемы? С мужем? Так ведь это решаемо. А тут… Тут тоже решаемо. Бутенко – бог, что бы он там не говорил. А рак уже давно лечится. Особенно если настроиться на борьбу.

– Ну как ты? Не тошнит?

– Да где там. Видно, даже умереть, не помучившись, не получится.

– Эй… Ты чего, Вер? – удивляюсь я странному настроению подруги. – Какой «умереть»? У тебя же это последний курс, – заглядываю в карту. – Все будет хорошо.