Лекарство от одиночества

– Элька, прекращай рвать душу! Ишь, чего придумала. Все… Все, малыш, доченька, вытирай нос и иди уже… не знаю, прими ванну.

– Но…

– Ни о каком навязывании речь не идет! Это твой дом, Эльвира. Вопрос закрыт. А Юрка никуда не денется, соберет мозги в кучу и явится, – раздается откуда-то сверху решительный голос свекра.

И я с облегчением сдаюсь. Потому что, ну правда, куда мне идти? Потому что если я уйду, трещина между нами с мужем станет такой явной, что уже не получится притворяться, будто ее нет. Потому что это и правда мой дом. А даже если и нет, я сейчас не в том состоянии, чтобы смириться с обратным и не умереть от боли.

Я принимаю ванну и, немного придя в себя, спускаюсь вниз, чтобы побыть хоть немного с сыном. Взгляд цепляется за небольшой чемодан, с которым Юрка обычно ездил в командировки. Может, конечно, это и мой дом, может, Юрка и разочаровал родителей, но он их сын. И они будут на его стороне в любом случае. Интересно, когда Любовь Павловна собирала Юре вещи на смену? Когда я была в ванной? Так глупо, что они вынуждены прятаться.

Даю себе обещание съехать, если через неделю Юра не вернется. Пусть это не укладывается в мозгу, у меня есть еще семь дней, чтобы как-то научиться жить с этой мыслью и придумать какой-нибудь план. Телефон звонит, когда я уже одним глазом дремлю. Пятс? А этому еще что надо?

– Доброй ночи, Матиас.

– Хера с два она добрая, – бурчит тот.

– Если ты хотел, чтобы я напряглась, у тебя получилось. Выкладывай.

– Объявился ваш донор.

ГЛАВА 13

ГЛАВА 13

У меня все внутри обрывается. Низом живота идет холодок…

– В каком смысле? Что значит «объявился»? – сиплю я, выпутываясь из одеяла.

– В прямом, Эль, в пря-мом.

– И что теперь?

– Теперь, Эль, он хочет увидеть ребенка.

Отбросив плед, подскакиваю на ноги. До боли вжимаю телефон в ухо, а в нем, как в ракушке, шумит.

– Постой. Нет. Это же бред какой-то. Какого ребенка?! Откуда он вообще про него узнал?!

– От нас, ясное дело. Мы не могли не поставить его в известность.

– Но зачем, боже мой?!

– Затем, что такой порядок! Эль, ну ты-то сама врач, должна понимать, что не получится спустить такой проеб на тормозах.

Да. Наверное. Погрязнув в своих проблемах, я совершенно упустила из виду, что у медали две стороны. Растерянно отвожу с лица волосы. Ужас сковывает затылок и стекает мерзкой дрожью по позвоночнику.

– Почему тогда он только сейчас созрел? – задаю я резонный вопрос.

– Созрел, как только узнал. Мы к нему обратились недавно, после того как закончили внутреннее расследование. Чтобы идти к чуваку с повинной, нам надо было выяснить, как вообще это стало возможно, учитывая, что по идее такие ошибки полностью исключены.

Я киваю сама себе. В словах Пятса, конечно, есть смысл. Но мне от этого не легче. Меряя шагами спальню, я отчаянно перетряхиваю в голове все, что помню касательно своих законных прав.

– Ясно. Но я же могу отказать ему, так?

– В теории – конечно. По документам Миша ему никто.

– А на практике?

– Нет такой практики, – тяжело вздыхает Пятс. – В этом вся и проблема. У нас вообще нет понимания, как это разруливать, Эля. Точнее, в теории...

– Да?

– В теории он может обратиться в суд с иском об установлении отцовства.

– Зачем? Объясни, зачем? Я не понимаю. Ты же сказал, что он просто сдал сперму на хранение! Зачем ему ребенок не пойми от кого?!

– Откуда мне знать? Да и какая разница? Важен сам факт. Если дело дойдет до суда, мы вообще не знаем, как суд будет его рассматривать, и на что опираться в своем решении. Ну не было таких прецедентов, ты пойми! Не было! Я могу только догадываться, что первым делом в иске к клинике чувак потребует раскрыть данные матери и ребенка, а потом нагрянет с иском и к вам. Ну, или вы по-хорошему все решите.

– Погоди-погоди! То есть он даже не знает, кто мы?!

– Алё, Эль! Это медицинская тайна вообще-то. Я могу вас состыковать только по обоюдному согласию.

– Ну, тогда все просто. Моего согласия ты не получишь, – замечаю я, взволнованно облизав губы.

– В принципе я об этом догадывался. Но не спросить не мог.

– Я слышу осуждение в твоем голосе? К чему бы это? – брызжу ядом.

– Сам не знаю. Допускаю, что дело в мужской солидарности. Донор… Он… Ладно, я не имею права рассказывать, но у него тоже сложная ситуация. И тот материал был важен.

– Ты же не хочешь сказать, что он больше не может иметь детей, или что-то такое?

– А что, есть шанс тебя разжалобить слезливой историей?

– Нет. Вряд ли. На жалость у меня не осталось сил. Впрочем, как и на злость. Иначе ты бы первый выхватил.

– Эль…

– Засудила бы твою контору поганую, да так, чтобы от нее ни черта не осталось. Благодари бога, что я не хочу поднимать шумиху вокруг Мишки, – всхлипываю я, не справляясь с эмоциями.

– Не ты, так ваш невольный донор поднимет, – устало замечает Пятс. – Ты об этом не думала?

Колени подкашиваются. Я без сил падаю на кровать. Зубы клацают. Из глотки рвется жалкий скулеж. Почему так? Все одно к одному… Перед глазами отчетливо проступает картинка того, во что, вполне вероятно, и очень скоро, превратится наша жизнь с сыном. И мне заранее ее не хочется жить.

– Есть шанс этого как-то не допустить?

– Попробуй с ним поговорить. Объясниться. По-человечески. Он нормальный му…

– Тщ! – шиплю я. – Я ничего не хочу знать об этом типе.

Матиас берет паузу на обдумывание и спустя несколько долгих секунд уточняет:

– Тогда я говорю, что вы отказываетесь?

– Нет. Погоди… – отнимаю телефон от уха и, прижав динамик к ходуном ходящей груди, делаю несколько жадных вдохов. В ушах долбит: боже мой, боже мой, боже мой. Я понятия не имею, как выкрутиться из этой ситуации меньшей кровью. И как будет лучше. Знаю только, что ради Мишки я готова пойти на все! Отдышавшись, бросаюсь в омут с головой: – Ты можешь дать мне его контакт.

– Телефон? Давай так, я узнаю, и если он окнет – сброшу тебе.

О, нет! Я не хочу слышать его, не хочу видеть. Не хочу, чтобы этот персонаж становился еще реальнее в нашей жизни. Да и мало ли, что я, растерявшись, наговорю?

– Лучше адрес электронной почты. Я ему напишу.

– Тогда до завтра.

– До завтра я не доживу!

– Поздно ведь…

– А ты попробуй.

Хотя, наверное, было бы лучше и впрямь дождаться утра, которое, как известно, вечера мудренее. Выдохнуть, подумать, что говорить. Точнее, писать. Какие приводить аргументы, чтобы достучаться. И заставить этого мужика, кем бы он ни был, отступить. С другой стороны, не зная человека, есть ли смысл подбирать слова? Да и где гарантия, что он согласится пообщаться со мной в таком формате? Вдруг, узнав, что я не горю желанием знакомить его с сыном, он возьмет и упрется рогом? О том, что чувствует человек, узнав, что где-то там, у чужих людей, растет его сын, плоть от плоти, я даже думать не хочу. Но не думать не получается. И мне так остро, так мучительно остро становится жаль нас всех, что на глазах опять выступают слезы. Может, и к лучшему, что Юра сейчас не с нами. Как бы он это пережил?