Лекарство от вечности

Тим рассмеялся и коснулся моей руки, отчего ее будто ударило током. Электричество заструилось вверх, разливая по телу приятное тепло.

– Подойдет. Сходим куда-нибудь?

– А если собеседование пройдет неудачно?

– Тогда придётся перенести свидание в кофейню, – ни секунды не раздумывая парировал он.

– Свидание?

– Ты против?

– Нет, – уголки губ сами по себе поползли вверх. – Звучит заманчиво.

– Дашь мне свой номер?

Я кивнула и, написав на бумажке цифры, отдала ему. Он зажал ее в руке и спросил:

– Не спросишь мой в ответ?

– Он у меня уже есть, – я похлопала рукой по стопке с историями болезни. – Как и много другой информации о тебе.

– С тобой опасно связываться, – он подмигнул мне и, спрыгнув со стола, вышел из кабинета.

***

Время после отбоя я любила и ненавидела одновременно. Любила – за то, что длинные коридоры отделения опустевали, и бесконечная дневная суета уступала место тишине, прерываемой только криками младенцев, торопливыми шагами медсестры, вечно куда-то спешащей, да тихим бормотанием старенького телевизора, работающего на посту на минимальной громкости. Спокойствие и умиротворение. Такие обманчивые, к сожалению.

И это причина, по которой это время я ненавидела всей душой. Именно ночью кто-нибудь обязательно выдавал приступ ложного крупа, начиная задыхаться в кровати. Или приезжала скорая с крайне тяжелым ребенком. Самые сложные случаи поступают ночью, это известно всем врачам в больнице.

Время приближалось к полуночи, и я медленно шла по отделению, заглядывая в приоткрытые двери палат. Слушала мерное детское сопение, пытаясь предугадать по свистящему дыханию, от кого этой ночью можно ждать не самый приятный сюрприз.

– Диана Витальевна, вы чего не спите, пока есть возможность? – Кристина, сидевшая на посту, оторвалась от своих записей и посмотрела на меня.

– Не спится, Кристин. У тебя тут все в порядке?

– Да вроде, – она пожала плечами. – Все тихо, спокойно. А, вспомнила, мама Васильевой из пятой палаты жаловалась, что температура поднялась. Я им нурофен дала, пока вас не было, вы как раз в приемное спускались.

Я кивнула головой. Кристине я доверяла, она работала тут не первый год, и на нее всегда можно было положиться.

– В карте главное не забудь отметить, – напомнила я.

Та согласно закивала, а я двинулась дальше. Возле палаты, где лежал Арсений притормозила и заглянула внутрь. Тихо, все спят. Уже почти прошла мимо, но вдруг заметила, что его кровать пуста. Где-то внутри заворочалось нехорошее предчувствие. В надежде, что он вышел в туалет, заглянула туда, но там, ожидаемо, никого не оказалось. Ну и куда мог деться этот мальчишка среди ночи?

Дойдя до запасного выхода, толкнула дверь и вышла на лестницу. Ступеньки убегали вверх и вниз. Решив сначала проверить верхние этажи, стала подниматься по ступеням.

Пропажа обнаружилась через три пролёта. Арсений сидел на нижней ступеньке и… Курил.

– Ты с ума сошёл? – я едва не сорвалась на крик.

– Тут нет камер, я проверил, – апатично ответил мне Сеня, делая очередную затяжку.

– Какие к черту камеры! – зашипела я и вырвала у него из пальцев сигарету, затушив о перила лестницы. – У тебя пневмония, ты забыл? И это я сейчас молчу в целом о вреде курения. И твоем возрасте. И том, что ты ушел из отделения. Где ты вообще нашел сигареты?!

– Сегодня, пока ходил на УЗИ, стрельнул у одного мужика из кардиологии, – тут же выложил мне он.

Ну конечно. Все самые заядлые курильщики лежат в кардиологии. Эти ребята, едва пережив инфаркт, первым делом, встав с койки, бредут на улицу покурить.

– Что за люди, – покачала я головой, – кто вообще дает детям сигареты.

– Я сказал, что мне есть восемнадцать, – справедливости ради заметил парень.

Я опустилась на ступеньку рядом с ним. Сеня даже бровью не повёл, а я устало потерла глаза.

– И давно ты куришь?

– Я не курю. Балуюсь иногда, – он откинулся спиной на убегающую вверх лестницу и запрокинул голову к потолку.

– Не поверишь, так говорят все курильщики. Так сколько?

– Полгода, – неожиданно признался он.

– А Тимофей знает?

– Шутите? – Арсений хрипло рассмеялся. – Он убьёт меня, если узнает.

– Я ему не расскажу, – заверила я, – если ты дашь обещание, что бросишь.

– Будто вам есть какое-то дело.

– Есть. Я твой лечащий врач, и мне есть до тебя дело, поверь.

– Все равно не сможете проверить, – хмыкнул он.

– Зато твоя совесть будет знать, что ты не сдержал обещание.

Он нахмурился и сцепил на груди руки. Захотелось его просто обнять, но я не стала – прекрасно понимала, что он не примет этот жест. Слишком глубоко внутри прячется мальчик, нуждающийся в том, чтобы его пожалели.

– Сигареты не помогут, – вздохнула я. – Так ты просто очень медленно убиваешь себя, но это не приносит ни спасения, ни успокоения.

– Тогда что вообще приносит?

– Люди, Сень. Родные и близкие люди. Те, кого мы любим и те, кто любит нас. Вот, что обычно оказывается лекарством.

– Лекарство… – протянул он. – Вот скажите, Диана Витальевна, почему до сих пор не изобрели лекарство от смерти?

– Смерть – лишь это итог. Конечная точка, прийти к которой можно множеством путей. С какими-то из них медицина научилась справляться, с какими-то нет, но в любом случае – это лишь отсрочка. Все мы когда-нибудь растворимся в вечности.

– Когда-нибудь… А кто вообще решает – когда? – он рвано выдохнул, словно сдерживая слёзы.

– Тут уже, кто во что верит. Кто-то говорит Бог, кто-то судьба. Другие уверены, что все случайность. Итог один – мы ничего не можем изменить.

– В чем тогда вообще смысл? – он со злостью сжал кулаки. – Если я в своей жизни не решаю даже, когда мне умереть.

Я задержала на нем взгляд, внимательно изучая мальчишку. Подбородок упрямо вдзернут, скулы заострены, тёмные волосы, совсем такого же оттенка, как у брата, мягкими локонами падают на лоб. Его последняя фраза заставила меня всерьез насторожиться – как бы в его голову не пришла идея, каким образом можно взять дело в свои руки.