Лекарство против СПИДа

— Денис машинально кивнул, тяжело вздохнул и вдруг, словно о чем-то вспомнив, спросил:

— Сколько я вам должен? Ведь вы оказываете такие услуги не бесплатно?

— Вообще-то нет, — согласился Александр Павлович, — но я предпочитаю доверять людям, а потому вы вернетесь сюда, если захотите, и заплатите сколько сможете, когда то немногое, что я вам сообщил, подтвердится.

— Да, да, конечно, — немного обрадованно сказал Денис, почувствовав легкую симпатию к своему собеседнику. — Ну тогда я, наверное, пойду?

Он стал было подниматься с места, когда Александр Павлович спросил о том, не хотелось бы ему немного узнать о сути нового учения. Торопиться Денису? — '; было некуда, и, кроме того, он чувствовал, себя несколько обязанным, поэтому кивнул и вновь опустился в кресло.

— Для начала я хотел бы провести некоторые исторические аналогии, — вставая из-за стола и по-лекторски заложив руки за спину, заговорил Александр Павлович. — Как вы помните, в недавнем прошлом коммунистическая пропаганда? всячески уверяла нас, что между фашизмом и коммунизмом нет и не может быть ничего общего — первый принадлежит прошлому, второй будущему. Но вот мы прозрели, и вдруг выяснилось, что между тем и другим различие лишь в цвете: коммунизм — это тоталитаризм красный, фашизм — коричневый. Но можно продолжить эту аналогию и задуматься над другим вопросом — а в чём разница между марксизмом-ленинизмом и христианством? Сейчас, в эпоху возрождения церкви, когда она отчаянно пытается завоевать как можно большее влияние в обществе, стремясь занять опустевшее идеологическое пространство своими христианскими догматами, мое утверждение будет воспринято как кощунство. И тем не менее, я утверждаю, что между марксизмом-ленинизмом и христианством не больше разницы, чем между коммунизмом и фашизмом. И то, и другое — догматизм, только марксизм основан на учении XIX века, христианство — на учении. У того и другого есть свои непререкаемые авторитеты и «священные писания». Да, марксизм обещает рай при жизни, христианство — после смерти, но я говорю не о деталях, а об основных принципах мышления. Вы меня хорошо понимаете?

— Да, разумеется. — Денис был искренне заинтересован, на мгновение вспомнив о том, сколько крови ему в свое время попортили госэкзамены по научному коммунизму.

— Прекрасно. Когда я пришел к таким выводам, то решил продолжить анализ и сравнить марксизм с другими религиями. Я не хочу вас утомлять долгой лекцией, а потому сразу подойти к выводу — любая религия — это догматизм, а любой догматизм — это рабство. И вот тут-то мне пришел в голову любопытный вопрос — а нельзя ли создать такое учение или религию, если хотите, которая бы могла избежать этого догматического рабства и тем не менее дать своим приверженцам то утешение и надежду, без которых не обходится ни одна религия? Я, разумеется, имею в виду утешение в несчастье, главным из которых является смерть; и надежду на какую-то иную, посмертную форму жизни. Противоположностью догматизма является скептицизм, но на нем никакого положительного учения не построишь. И я попытайся взять за основу ту главную ценность, которая…

— Свободу?
–

— Именно, свободу.

Денису не удалось дослушать до конца, поскольку в дверь кабинета нерешительно постучали, а затем миловидная девушка, открывавшая ему дверь, извинилась и вызвала Александра Павловича в коридор. Вернувшись, экстрасенс тоже извинился.

— Мне очень жаль, что я не рассказал вам самого главного, но, к сожалению, мои обязанности в чем-то сходны с обязанностями врача — и я порой тоже вынужден оказывать первую помощь.

— Ничего не поделаешь, — улыбнулся и Денис, прощаясь и пожимая ему руку.

Александр Павлович проводил его до самой входной двери и уже на пороге неожиданно сказал:

— Я не сомневаюсь в том, что ваша жена обязательно найдется, а потому хочу пригласить вас вдвоем с ней на свою лекцию, посвященную основам моего учения.

— А когда?

— Я провожу эти занятия каждую неделю, так что можете позвонить и прийти в удобный для вас день.

— Хорошо, спасибо.

Денис вышел на улицу, пребывая в совершенной растерянности. Кто этот Александр Павлович? Целитель, экстрасенс, бывший институтский преподаватель, новый мессия? Чем он зарабатывает и зачем ему нужны ученики? Сумасшедший, мудрец, мошенник или чудак?

— Новая религия, объявившая все предшествующие догматизмом? Как мало нам дано, и на сколь многое мы претендуем!

Задумавшись, он ехал в автобусе, рассеянно глядя в заднее стекло. В тот момент, когда автобус, миновав мост, на краю которого высилась огромная статуя солдата с поднятой рукой и винтовкой с примкнутым штыком, стал сворачивать налево, Денис, боковым зрением, случайно заметил, что рядом с железнодорожным полотном, на обочине дороги — там, где кончался железный бордюр, были смяты чахлые кусты, в них стояла ярко-желтая милицейская машина и обычный грузовик, к которому несколько человек цепляли трос. Этот трос уходил вниз, в неглубокий кювет, откуда, торчала задняя часть «жигулей».

Мгновенно вспыхнувшее, охолодившее душу подозрение, заставило Дениса на ближайшей остановке выскочить из автобуса и бегом броситься назад. Чем ближе он подбегал, тем сильнее у него колотилось сердце. Когда уже возле самого грузовика какой-то огромный; красномордый сержант в замызганном лоснившемся полушубке жезлом регулировщика преградил ему путь, Денис так волновался, что слова застревали у него в горле.

— Кто такой, чего надо?
–

— Я… я… сейчас… номер… какой номер машины?

— Не ваше дело. Проходи, проходи.

Но тут от милицейской машины подошел человек в штатском, держа в руке рацию.

— Вам знакома эта машина?

— Номер, — отчаянно закричал Денис, — я не вижу отсюда, какой у нее номер!

— А 23–87 МЮ, — быстро ответил этот человек.

— Знакома, черт подери, знакома! — из глаз Дениса брызнули слезы.

Глава 5

Погода была чудесной, и она шла, слегка покачивая бедрами, победно глядя впереди себя. Сумку с торчавшим из нее зонтом она несла на плече, слегка придерживая локтем и держа руки в карманах. Распущенные каштановые волосы пушистой волной трепетали на ветру. Кончики белых сапог выглядывали из-под полы модного черного пальто весело и игриво, задорно стучали по асфальту острые каблуки. А под пальто было надето любимое белое платье, великолепно облегавшее фигуру и расписанное черными цветами, напоминавшими средневековые японские акварели.

Она чувствовала себя молодым, полным игривой силы животным, и это придавало ее томным глазам такой яркий блеск, что два солидных пятидесятилетних человека в одинаковых серых плащах и белых рубашках с темными галстуками, как по команде, прервали свой оживленный спор о каких-то годовых отчетах и вздохнули.

— Нет, ты посмотри, какая женщина!

— Хороша, чертовка, нечего сказать!

А она, спрятав подбородок в небрежно повязанный шарф, самодовольно улыбнулась сочными алыми губами. «Как все-таки чудесно жить на белом свете и быть предметом всеобщего восхищения!» От этой мысли у нее сильнее забилось сердце, и, вынув руку из кармана, она поправила волосы. Вдруг ее передернуло — это была не ее рука с перламутровыми ногтями — нет, это была какая-то старая, морщинистая лапа с уродливо вздутыми венами! Она дико вскрикнула, не сумев сдержаться, и ее голос мгновенно отозвался хриплым, каркающим эхом: «Старость, старость, старость!»

О, Боже! Ирина проснулась с тревожно бьющимся сердцем и машинально посмотрела на свои руки. Нет, это были руки красивой молодой женщины, но что за проклятый пугающий сон! Ну да, уже сорок, но она по-прежнему чувствует себя двадцатипятилетней женщиной. Сорок лет, сорок лет… ей все больше приходится трудиться, чтобы никто об этом не догадался.

В комнате, несмотря на задернутые шторы, было уже достаточно светло. Тишину прерывал только чуть слышный ход настенных часов, да мерное, упругое дыхание Вячеслава. Вчера он явился к ней. поздно, уже во втором часу ночи, и сразу же завалился спать, сонно пробормотав на ее неловкую ласку: «Давай отложим до завтра…» И она не обиделась, не решилась обидеться, тем более что чувствовала свою зависимость от него. Он красив, богат, самоуверен, но, самое главное — _ молод, отчаянно молод — ему исполнилось всего двадцать пять! Наверное, он ей изменял и изменяет, а вот она, хотя и пытается иногда поставить его на место, холодно обрывая чересчур циничные шутки, потом с диким сердцебиением сидит дома и ждет, позвонит ли он вновь или не позвонит.

Есть ли у него кто-то еще? И сколько было женщин до нее? Она боялась об этом расспрашивать, тем более что сам Вячеслав всего лишь ее второй мужчина. Притом первым был его родной дядя!

Как получилось, что она; такая эффектная, уверенная в себе и остроумная, дожила почти до тридцати лет и осталась девственницей? Что за глупое удовольствие доставляли ей постоянные издевательства над мужчинами, которые ползали в ногах, сходя с ума от ее равнодушия. Слишком высоко себя ценила? Надеялась влюбиться по-настоящему? Верила, что своего не упустит? Но время шло так незаметно, подруги выходили замуж, поклонники не выдерживали безапелляционных отказов и быстро, утешались, а она, все так же уверенная в себе, все с большим трудом представляла себя в объятиях какого-нибудь мужчины.