Лекарство против СПИДа
Шрифт:
И мир вдруг обрушился на него с такой силой, что зазвенело в ушах, и он едва успел отвернуться, чтобы скрыть подступившие слезы…
Денис с трудом потянулся, схватил бутылку, сделал несколько глотков и, чувствуя, что уже не в силах подняться, устало опустился на пол и закрыл глаза. Забвение наступило практически мгновенно.
На следующее утро его разбудил телефонный звонок — звонила Елена, жена Сергея. Этой ночью он так и не вернулся домой.
Глава 3
Пятнадцать Лет спустя Юрий возвращался в страну своей юности, туда, где родился и жил до тех пор, пока, выйдя из комсомола и уйдя с третьего курса Первого медицинского
Разве это время уродует нашу внешность и заставляет все чаще посещать врачей? О нет, это новые привычки и обязанности меняют нас. И все же время — это поток, через который мы перебираемся по шатким камням воспоминаний. Большинству людей до умиления дороги воспоминания детства, и они готовы бесконечно терзать ими окружающих, нимало не задумываясь о том, что эти воспоминания дороги только им самим. Однако Юрий плохо помнил свое детство, не вызывала у него восторга и школьная пора, но вот три недолгих года студенческой молодости оставались настолько свежи в памяти, что их не смогли затмить даже впечатления от эмиграции — Австрии, Италии, Америки. —
В те времена он был отъявленным ловеласом, и сейчас, глядя по утрам в зеркало на свою растущую плешь, с усмешкой вспоминал себя в этом качестве. И ведь сколько у него было женщин — американок, мулаток, испанок, итальянок… да и последняя по, времени — израильтянка, рекламировавшая женские бюстгальтеры, кое-чего стоила! — но сейчас, подлетая к заснеженной Москве, вспоминались совсем не они — загорелые, самоуверенные, раскрепощенные, — а те скромные, то застенчивые, то разбитные русские девчонки, на которых он так щедро изливал потоки кипящей юношеской спермы. И никакой отдых на Канарских островах со сладострастной красоткой, обладавшей идеальной фигурой и неисправимо глупыми глазами, не вспоминался с Таким волнением, как то потрясение, которое он когда-то испытал в скромном подмосковном Красногорске.
Тогда ему было всего восемнадцать, и у него появилась первая любовница по имени Надежда. Это была девятнадцатилетняя девушка, которая обладала замечательно стройной фигуркой, но каким-то слишком заурядным лицом, училась в автомобильно-дорожном институте и жила в этом самом Красногорске. Первые две встречи прошли у него дома, разумеется, в отсутствие родителей. Он тщательно занавешивал окна, чтобы создать интимный полумрак днем; а перед тем как лечь в постель, они трепетно выкуривали по сигарете, и лишь потом смущенно целовались и начинали раздеваться, разговаривая при этом исключительно! шепотом, словно боясь вспугнуть то невероятное возбуждение, от которого холодели руки. А потом неумелая, лихорадочная возня, застенчивый шепот: «Я этого никогда не делала…» — и, наконец, чувство победы, смешанное с легкой долей презрения к своей скромной возлюбленной, и разочарованность.
Потом он приехал к ней в Красногорск. Пригласить его к себе домой она не могла, поскольку жила вместе с матерью весьма крутого нрава, и им пришлось отправиться гулять в парк. Был уже конец сентября, последние дни бабьего лета, подходил тот самый предсумеречный час, за которым наступает полная темнота. Народу почти не было — навстречу им попались всего две пары, но где-то вдалеке, на открытой веранде, гремела местная дискотека. Юрия, разумеется, одна лишь прогулка никак не устраивала, и он все высматривал место, где можно бы было присесть, а то и прилечь. Как назло, этот парк напоминал корабельную рощу на картине Шишкина — всюду торчали одни сосны, сквозь которые все просматривалось на километр вокруг. Однако ему все же удалось найти едва ли не единственный на весь парк кустарник, в середине которого обнаружилась ложбинка, защищенная с трех сторон от посторонних взглядов.
Надежда упиралась, но Юрий, подстелив свою куртку, сел первым и увлек ее за собой. Сначала он принялся целовать ее трогательно-маленькие ушки, отстраняя пальцами тонкие светлые волосы; затем перешел к мягким теплым губам — и она послушно отвечала на его поцелуи. Чем дальше, тем больше его трясло — бешено колотилось сердце, а проклятые руки похолодели
настолько, что она невольно ежилась и отстранялась, когда он забрался под свитер, пахнувший каким-то домашним уютом, и расстегнул лифчик. В тот момент, когда он целовал ее красивые, полные груди, постепенно подбираясь к «молнии» джинсов, мимо кустов, громко разговаривая, прошли двое парней. Юрий так и не понял, заметили они их или нет, но Надежда тут же вскочила, застегнула лифчик и одернула свитер.— Пойдем отсюда, — тащила она его, но он уже был как шальной.
— Подожди, сядь, давай еще поговорим, — лепетал он, дрожа, и все тянул ее вниз, к себе.
Она вздохнула и села. Он вновь обнажил и целовал ее груди; а затем, расстегнув «молнию» на джинсах, стал жадно ласкать ее пальцами, чувствуя, как она возбуждается. Она не оттолкнула его, когда он достиг высшей степени безумия, а сбросив туфли, сама помогла ему спустить с себя джинсы. Он встал на колени, лихорадочно расстегивая пояс брюк и видя перед собой лишь ее стройные загорелые ноги в белых носках. Только секунду, не более, он был буквально пронзен блаженством но эта секунда запомнилась ему на всю жизнь. Разве сравнится эта секунда с долгими часами, проведенными им в постели с роскошной любовницей на Канарских островах, где у него была собственная квартира в чудесном бунгало на самом берегу, океана. Ее не приходилось раздевать, торопить или уговаривать, но этот здоровый, чистоплотный и абсолютно доступный секс, в строгом соответствии с рекомендациями соответствующих пособий, отдавал чем-то механическим… В том же юношеском приключении была такая возбуждающая романтика!
«Впрочем, дело даже не столько в романтике, — размышлял он теперь про себя, — дело в той обжигающе-острой, всепоглощающей страсти, которая сводит с ума. Она не зависит от красоты или сексуального искусства, поскольку дана нам от природы как движущее начало жизни, и истекает из нас по капле с каждым прожитым годом или вновь обретенным опытом. Сейчас, в середине жизни, мне так жаль этого голодного рева природы, который слабеет со временем и которого уже не пробудить никакими эротическими массажами, как не вернуть и самой молодости. А ведь как щедро и бездумно расходовал я эту страсть — то на переживания, то на попойки, то вообще черт знает на что!
Он вздохнул, с усмешкой погладил свой живот, и подумал о друзьях — как-то они теперь? И узнают ли они друг друга? Последними письмами они обменялись два года назад, и он знал, что Денис, получив степень кандидата наук, преподает в каком-то институте, а Сергей стал бизнесменом и обзавелся собственной фирмой, занимавшейся торгово-закупочными операциями. «Ах, чуваки, сколько воды утекло!..» Он любил их обоих, хотя и по-разному. Денис был застенчив, интеллигентен — и Юрий относился к нему слегка покровительственно, помогая лучше узнать жизнь. В свое время он даже познакомил Дениса с той самой, небезызвестной в их районе, Ольгой, которая и сделала его приятеля мужчиной. Сергея не нужно было ни с кем знакомить — он и сам отличался не меньшей самоуверенностью, а потому их тандем действовал на редкость успешно. Сколько было вместе выпито и сколько девчонок поддалось их нахально-ласковым уговорам!
Сейчас было начало января, но зима в Нью-Йорке не сравнима с московской. О, этот запах русской зимы, запах зимней сессии, запах каникул и незабываемых студенческих попоек в подмосковных домах отдыха! Пьяные ночные походы за водкой на станцию, когда нет-нет и завалишься в сугроб, да это не беда. Хуже, когда буфетчица скажет — «нет», как отрежет. Зато как сладко возвращаться туда, где в теплой и прокуренной комнате тебя ждут нетерпеливые собутыльники. Утренние походы за пивом и похмельный футбол на снегу. Теплые, ароматные шубки из искусственного меха, которые помогаешь снять приведенной в свой номер с мороза румяной и соблазнительной девушке, с которой познакомился два часа назад на танцах под чей-нибудь немилосердно орущий магнитофон в холле соседнего корпуса. Это и яростная возня на скрипучей кровати, когда каждый участок обнаженного женского тела дается после упорной борьбы, смех и злость заставляют краснеть, поцелуи сменяются укусами, а уговоры — действиями. О, этот негодующий шепот: «Что ты делаешь? Оставь! Я кому сказала!» — который сейчас вспоминается милее иных признаний. О, эти расстегнутые простенькие бюстгальтеры и нежные белые груди, о, эти порванные в пылу борьбы колготки… И сопротивление продолжается скорее для вида, потому что горячие тела уже прижимаются друг к другу, и губы послушно открываются для очередного задыхающегося поцелуя, руки не отталкивают, но обжигающими движениями скользят вдоль тела.