Лекарство
Шрифт:
– Тут с тобой согласен, Кириллка. Водить дружбу с такими – пустое дело. Ищи тех, за кого ты жизнь готов отдать, а они – за тебя! Но это должны быть люди сильные, честные. Сила же не мышцами одними определяется, как ты думаешь?
– Дядя Витя, а как же быть? Вот недавно один хлыщ из «Б»-класса на перемене пристал к Наташе, типа у нее платье ерундовое. А мне оно, кстати, очень и очень нравится. Ну, как же слабый может защитить девочку? Врезал ему, конечно, разок, он быстро отстал. А на уроке меня вызвали к завучу, и Наталья Олеговна снова меня трепала как нашкодившего котенка. А что я такого сделал? Стою я перед ней, слова сказать не могу. Ну, это было, правда, два месяца назад. Папу и в тот раз вызывали в школу! Ох, как мне крепко потом вечером
– Кто, кто?
– А... это мы так зовем того хлыща. У него дедушка живет в Ереване, и родители каждое лето его туда отправляют.
– А почему «грузин», а не «армянин»? – улыбнулся дядя.
– Да как-то так в детстве повелось, вот и пристало к нему. Сейчас-то, конечно, все умные.
Пока они так беседовали, шлюзы и перекрытия остались позади, и они вновь очутились в лаборатории.
– Я тебя вот еще о чем хочу спросить, Кирилл, – чуть приглушенным, точно заговорщическим, голосом обратился дядя к племяннику. – Учителя ведь не всё время на тебя жаловались? Мама твоя, помню, волновалась когда-то, что ты у нее чересчур тихий ребенок. Да и болел ты в детстве много? То грипп, то ангина, то с желудком что-то. Сколько раз у тебя температура подскакивала? А последний год как ты, а? А то твой отец, сколько его ни спрашивал про тебя – как в рот воды набрал!
– Да ничего серьезного не было! Чего тут рассказывать? Вот мама больше то с одной, то с другой болячкой мучилась. А мы с папой как огурчики!
– А случаем «чудодейственных таблеток» папа тебе не давал тайком от мамы? Чего-то такого, что было у вас с ним «по секрету»?
Кирилл немного призадумался, провел небольшой, но крепкой и жилистой ручкой по черным кудрям, отчего те разбежались в разные стороны, как стадо испуганных диких жеребцов, но посмотрел в глаза дяди Вити и вдруг рассмеялся звонким мальчишеским смехом. По пустой лаборатории прокатилось раскатистое эхо.
– Папа говорил, чтобы это осталось только между нами, чтобы ни посторонним, ни маме я об этом не говорил. Но... дядя Витя! Ты же не посторонний! И не мама, – Кирилл прищурился, – так что тебе, похоже, можно сказать. Каждое утро перед школой папа заходит и дает мне таблетку. Говорит, что это придаст новые силы, избавит от страданий, но что это должно остаться в тайне. Папа у меня – великий ученый. Он готовит важное открытие для мира, но прежде чем «понести его в свет», как он говорит, надо обязательно опробовать на себе и своем ребенке.
– Да, есть такое негласное правило этики врача, который для мира открывает новое лекарство от болезни. Нужно быть уверенным на все сто процентов, что оно спасет, а не погубит. Так что твой папа, в общем-то, прав. Но что-то меня гложет, когда наблюдаю действие наших «чудо-таблеток». Могут ли быть у ученого сомнения? – дядя Витя задумался, и взгляд его улетел в далекие дали, поверх лабораторных столов и спиртовых горелок; одна из них мерцала синим пламенем, и этот огонек отражался сизой тенью в глазах дяди. – У твоего отца их нет. Он свято верит в правильность нашего дела. Но всё же, Кирилл, в знак нашей дружбы, хочу попросить тебя – откажись ты на время от этих таблеток. Под любым предлогом или вовсе без него. Мы нашли способ обходить законы природы, но не сыграет ли она с нами шутку? Вот, пойдем в виварий, познакомлю тебя с нашими питомцами!
Дяде не пришлось дважды предлагать посмотреть на зверушек. Кирилл с самого прихода горел желанием здесь оказаться. Они прошли через еще один изолирующий шлюз, дядя достал себе и племяннику одежду из шкафчиков для гостей.
– Обычно сюда можно попасть только по специальным пропускам, в сопровождении служащего вивария. Ну, или надо иметь вот такой электронный ключ доступа, – дядя провел пластиковой картой по ячейке замка, и они оказались в еще одном коридоре. – Скоро здесь будут твой папа и многие люди из зала, но у нас есть, по крайней мере, полчаса, чтобы успеть
осмотреться.– Здорово! Здесь всё вообще так изменилось, что просто ничего не узнаю. Когда последний раз тут был...
– Ты тут был в те времена, когда богатые люди не интересовались этим местом. Большие финансовые вложения – и всё закрутилось! Их интерес, впрочем, понятен. Ну да ладно, – вздохнул дядя, – смотри, Кирилл, тут у нас первое помещение – карантинное, для только что поступивших животных. Прежде чем мы их подселим к остальным, они должны пробыть здесь определенное время под наблюдением.
Они шли по коридору шириной метра два, края и потолок покрывала глазурованная плитка. Вход в помещение закрывала толстая стеклянная дверь; примыкавшая стенка также оказалась из специального стекла, и внутренний интерьер комнаты легко просматривался. Карантин пустовал, за исключением небольшой клетки, откуда торчали узкие мордочки крысок.
– Здесь у нас изолятор на случай непредвиденной инфекции животного. Как видишь, от остальных помещений он наглухо отгорожен массивными непроницаемыми стенами. Теперь сюда вот по коридору повернем. Эта дверь ведет в лабораторию для опытов, тут у нас помещение для персонала, – шли они быстро, и Кирилл едва-едва успевал одним глазом заглядывать в манящий мир по ту сторону стекла. – Здесь мы храним корма и готовим пищу для наших питомцев. Всё строго регламентировано, как в армии, – сколько кому и каких порций полагается в день.
– А что кроликам полагается у вас?
– Как положено, – улыбнулся дядя, – по восемьдесят грамм концентрата. Там и пшено есть, и горох, и овес, другие злаки, чуть-чуть отрубей, и конечно сто грамм корнеплодов.
– И морковь?
– И морковь. А как же? Здесь, напротив, стерилизационная, для мойки клеток, кормушек, поилок и прочего.
– Как много всего! – Кирилл с удивлением перебегал от одной стеклянной двери к другой и заглядывал повсюду, где только можно.
– А теперь подходим к двум самым интересным отделам нашего многострадального вивария.
– Почему многострадального?
– А ты думаешь, животные здесь отдыхают? Вот как раз отделение для подопытных жильцов. Здесь есть смотровое окно для делегаций, идем.
Их взору предстало широкое смотровое стекло наподобие тех, что вырезают в стене огромного аквариума в каком-нибудь развлекательном центре, и человек как завороженный любуется в своеобразный иллюминатор на диковинную морскую жизнь, где хищники порой плавают рядом с их будущими жертвами. Здесь, правда, не было такой романтической обстановки, когда лучи искусственного света пробиваются сквозь заросли подводных лиан и растений с широкими листьями, рассеиваясь в толще воды, но тем не менее широкое помещение оказалось светлым, с высоким потолком. На всем протяжении равномерно стояли серые металлические стеллажи на колесиках, высотой в человеческий рост. На каждом стеллаже располагались клетки в три яруса. Сами клетки также были из нержавеющей стали. Три стороны закрывались сплошными пластинами, а четвертая, лицевая, имела решетчатый вид, где висели автопоилка и кормушка. Многие клетки пустовали, но в некоторых, то на одном стеллаже, то на другом, мелькали кроличьи ушки, серые, черные, рыжие, то торчащие кверху своими кончиками, то свисающие донизу.
На самом высоком стеллаже, ровно посередине смотрового окна, на уровне глаз, располагалась отдельно стоящая клетка. Сама широкая, она делилась металлической перегородкой надвое. В каждой части, своеобразной «комнатке», ютилось по одному жильцу. В левой части сидел полненький крольчонок с черно-серой шерсткой, местами как бы с пепельными вкраплениями – островками долгих лет смены одежки – от каждой линьки по тому или иному островку. Пушистая мордочка воткнулась черненьким носиком прямо между прутьев так, что многочисленные усики кролика разметались во все стороны. Глаза смотрели неподвижно, но вдумчиво и бдительно. Вообще же, странные чувства закопошились в сердце молодого Кирилла, не особо привыкшего к нежностям и ласке.