Ленин. - Политический портрет. - В 2-х книгах. -Кн. 2.

Ленин, уверовав в свою исключительность и избран­ность (конечно, никогда и нигде не заявляя об этом), свою „роковую" деятельность сопровождает выражением полной уверенности в своей политической и исторической правоте.

Достаточно пролистать многочисленные тома переписки, за­писок, писем, телеграмм, как воочию убеждаешься: Ленин категоричен, как Мессия. Он верит, что его распоряжения единственно верны и спасительны для революции. Его ин­теллект господствует над умами соратников.

"Д.Т.Горбунову.

Поручаю Вам проверить, на основании каких законов и правил зарегистрировано в Москве, как сообщается в „Изве­стиях" от 5 февраля, свыше 143 частных издательств, каков личный состав ответственных за каждое издательство…

Переговоры так же секретно о том, в чем состоит и как организован надзор за этим делом со стороны Наркомюста, РКИ и ВЧК. Все строго конфиденциально…"Если накануне революции Ленин трубил о свободе сло­ва, печати, то теперь считает, что он и его партия могут и должны полностью определять: что люди должны читать, какой информацией пользоваться.

Безапелляционность его суждений в политических де­лах (а вся жизнь для него была окрашена только в полити­ческие цвета) стала со временем чем-то вроде нравственной нормы. Порой создается впечатление, что, „перепутав До­бро и Зло", Ленин видит именно в традиционных добро­детелях российского народа угрозу революции. Выступая 23 апреля 1924 года, Троцкий припоминал, что „Владимир Ильич говорил: „Главная опасность в том, что добер рус­ский человек". И когда отпустили генерала Краснова, ка­жется, один Ильич был против освобождения, но, сдавшись перед другими, махнул рукой…".

Это был человек иной морали, не общечеловеческой, не российской, не христианской. Самое интересное, что лидер с новой моралью сделал как бы сам себя. Ничто внешне не указывало, что Ленин не похож на других. Со стороны могло показаться, что это мелкопоместный барин с дохода­ми средней руки. Ленин не любил „общежитий", „коммун", как свидетельствовал Валентинов. Он не переносил, когда „окна и двери не запираются и постоянно открыты на ули­цу". Он был скрытен. Он не любил, чтоб видели, как он живет. Валентинов пишет, что Ленин, говоря о матери, сво­их близких, становился сентиментальным. По его свидетель­ству, вечерами он любил подолгу рассматривать альбом с фотографиями своих родных. Не любил рестораны, хотя частенько бывал в кафе, но больше тянулся к домашней кухне Мать в больших количествах слала ему за границу балык, семгу, икру. Жену и ее мать Ленин никогда не обре­менял домашними делами — всегда нанимал прислугу. В ссылке, в эмиграции, в России. Ленина это никогда не сму­щало. Домашние работницы заботились о семье Ленина и после 1917 года (привычка!). Кстати, это стало нормой для всего высшего советского партийного руководства: челяди у них было не меньше, чем у старых царских сановников.

Ленина всегда раздражали бытовые неудобства, необхо­димость решать множество мелких партийных дел.. Он лю­бил отдыхать. В своем письме И.Арманд, с которой был наиболее откровенен во всех вопросах, отправленном в мае 1914 года, он пишет: „Как я ненавижу суетню, хлопотню, делишки и как я с ними неразрывно связан!! Это еще лиш­ний признак того, что я обленился, устал и в дурном распо­ложении духа. Вообще я люблю свою профессию, а теперь я часто ее почти ненавижу…"

Ленин уже уверовал, что революционер-эмигрант — это „профессия".

Я никогда не слышал утверждений, что советские дис­сиденты, вынужденные покинуть СССР и изобличать ком­мунистический строй из-за рубежа, считали свое граждан­ское занятие, зов совести профессией.

Для Ленина со временем любимой станет профессия „вождя", только жаль, что она связана с хлопотами, забота­ми, склоками…

Ленин любил хорошо поспать, поесть. Любил отды­хать. Письма из-за границы полны упоминаниями, что они „готовятся поехать отдыхать" или уже где-нибудь отдыха­ют в горах.

Еще до болезни в Москве Ленин чаще других членов Политбюро брал неделю-другую для отдыха, не любил, когда нарушались его планы в этом отношении. Рукой Ста­лина написана записка на одном из заседаний высшей пар­тийной коллегии: „Можно ли завтра часов в 12 устроить совещание? Если согласны, сообщу Троцкому. Сегодня уже поздно". Ленин тут же отвечает: „Нет. Завтра я отдыхаю и уезжаю".

Даже в ходе гражданской войны и тем более после Ленин отдыхал по нескольку раз в году. Иногда это было по его инициативе, иногда по настоянию врачей.

Например, врач Гетье в августе 1921 года пишет в ЦК, что ввиду сильного переутомления Ленина следует „освобо­дить его от всякой обязательной работы в течение не менее месяца, причем срок этот может быть продлен". Врач реко­мендовал „прекратить телефонные переговоры", „посещение заседаний" и т.д. Немного позже, в этом же году, Ленин сам берет еще один отпуск, который продлевает затем на две недели, затем еще…

Организм вождя, сформировавшийся на протяжении де­сятилетий в режиме свободной, вольной деятельности, явно давал сбои и не выносил перегрузок. Ленин все чаще и чаще покидал работу и ехал за город.

Ленин, живя за границей, был весьма внимателен к своему здоровью, при каких-либо беспокойствах тут же посе­щал врачей". В списках зарубежных докторов числятся раз­ные специалисты, в том числе и по нервным болезням.

Ленин был весьма аккуратен. На его рабочем столе все­гда был порядок. Не терпел богемных замашек некоторых социал-демократов из России, подвизавшихся за границей. Бросив курить в юношестве, под влиянием матери, никогда больше не попадал в сети этого соблазна. Более того, не мог терпеть курение в своем присутствии.

В его жизни было немного случаев, когда среди его знакомых назревал конфликт, чреватый дракой. Ленин все­гда тут же уходил. Был страшно осторожен, лично никогда не рисковал. После приезда в Москву у него всегда была охрана — резко усиленная. Как вспоминал Троцкий, у Ленина было твердое убежде­ние, что руководство должно быть „неприкосновенным", не допускать в отношении себя никакого риска.

В воспоминаниях его современников, соратников облик „зарубежного" и „российского" Ленина предстает как очень „правильный"; это человек без каких-либо внешних ано­малий: трезвенник, уравновешен, пунктуален, рассудочен. Даже немногие увлечения у него были обычными. Напри­мер, охота. Правда, по приезде в Россию лишь несколько раз Ленину удавалось выехать с ружьем в лес.

На одном из заседаний Совнаркома в марте 1922 года Е.Преображенский написал записку Ленину, интересуясь его успехами на последней охоте: „Владимир Ильич! Гово­рят, Вы имели сногсшибательные успехи на заячьем фрон­те?" Ленин тут же ответил: „Неуспех. За весь отдых ни одного выстрела! Увы!" Может быть, Председатель Совнар­кома в этот момент вспомнил, что „сногсшибательные успе­хи на заячьем фронте" он имел лишь в Шушенском, в си­бирской ссылке. Надежда Константиновна вспоминала, что „позднею осенью, когда по Енисею шла шуга (мелкий лед), ездили на острова за зайцами. Зайцы уже побелеют. С острова деться некуда, бегают, как овцы, кругом. Целую лодку настреляют, бывало, наши охотники". Крупская явно подает эти охотничьи детали как некие доблести Ильича, от которых сегодня, право, становится как-то не по себе.