Ленинский тупик

– Мать-одиночка? Только что выдумала?.. Родители твои где? .. Погибли? Ребенок у кого? .. Как выглядит заведующий яслями?.. Ну, лысый? С косами?.. Так, верно… Сколько платишь за ясли?.. Так, верно.- Он достал из кармана блокнот, похожий на портсигар в никелированной обложке, что-то написал на листочке, вырвал его, отдал Нюре.

С этим листочком Нюра явилась в стройконтору, оттуда ее направили к прорабу, и в конце, концов она предстала перед своим бригадиром.

Силантий взглянул на листочек, испещренный по всем четырем углам визами, и ахнул:

– Отец Серафим, мать богородица! К Ермакову подобралась! Какие нынче девки пошли!

– Он сдвинул добела выгоревший картуз на лоб, поскреб затылок.

“Куда ее ставить, чертовку?”

Не по душе была Силантию эта девчонка, из-за которой у Шурки Староверова, он видел, выпадали из рук кирпичи. Но более всего он злился на нее за другое. За “угол”.

Это произошло совсем недавно. Приступили к кладке двухэтажного дома, под детский сад. Перед тем как положить первый кирпич, Силантий и другие каменщики, по давней традиции, кинули на фундамент, под будущий угол дома, чтоб стоял незыблемо, серебряные монетки.

У Нюры, как на грех, оказалось в кошельке лишь тридцать пять копеек. А на трамвай? Она бросила пятачок.

Что тут началось! Силантий матерился, раскричался на нее так, как не кричал даже на портачей и лодырей. Как нарочно, пятачок закатился за железобетонную плиту. Силантий потребовал подвести кран, подцепить плиту и во что бы то ни стало “выбросить медяшку”.

Этого Силантий забыть не мог. И Шурка еще защищал ее!
– Он долго скреб и скреб ногтями затылок.

И вдруг осенило:

– Лады! Встанешь подсобницей. К однофамильцу свому… к Лександру.

– К кому?!

Силантий.словно бы не расслышал ее возгласа, пошел от нее, показывая что-то новому крановщику, который высунулся из своей скворечни.

Кровь прилила к лицу Нюры. Она бросилась догонять Силантия, остановилась на полпути, снова побежала за ним.

– К Староверову не пойду! Хоть увольняйте!

Силантий ответил через плечо успокоенно:.
– Тут тебе не игрушки. Стройка! Капризуй дома. Возьми свою записочку и топай, куда хочешь.

– У меня нет другого места…

– Надумаешь - скажешь!

Почти все лето проходила Нюра с носилками. Как-то на седьмом этаже - Нюра подавала железную ограду для балкона - у нее закружилась голова. Она отпрянула от края , медленно, держась за перила, сошла вниз, отыскала Силантия.

– Некуда деваться. Согласна к Староверову.

Стояли первые дни осени. На стройке работали без рубах - последнее тепло, - думали о дождях, о редких письмах из дому, где еще не управились с урожаем, об осенних свадьбах.

В думах и разговорах этого раннего, не по-осеннему душного утра не было и намека на события, которые надвигались на Заречье.

Александр Староверов являлся на стройку, по обыкновению, за полчаса до начала смены. Трамваи в это время были переполнены. Всю дорогу приходилось стоять. Перед работой Александр любил, взобравшись наверх, “поближе к богу, подальше от начальства”, отдохнуть: позагорать, почитать книжку, растянувшись на дощатом настиле.

Волновали книги о войне, которая только кончилась. И десяти лет не прошло. О сталинградской битве. Если чувствовал, без вранья, перечитывал. Виктора Некрасова, Василия Гроссмана.

В этом году на книги был особенно большой спрос. Заголовки некоторых намекали, а то и прямо указывали на переменчивость природы, погоды, на оттепель. Газеты писали об этих книгах больше с ожесточением.

“Не нравится, значит, кто власть против шерсти…”

Афиши, расклеенные по всему городу, звали на сатирические пьесы, которые никогда не видал. Названия задиристые “Голый король.”,”Опаснее врага”. На что намекают?

Многое оставалось неясным. В газетах и журналах говорили о сталинском времени, будто шли по свежей кирпичной кладке. Шаг ступят - остановятся: не загреметь бы с высоты…

Не схватило, значит, еще кладку. В конце -концов Александр вернулся к книге нерушимой, как храм , сложенный древними мастерами: “Борис Годунов”

Ныне взял с собой на подмости неведомое ему “Дело Артамоновых” - библиотекарша рекомендовала. Лежа на спине и беззвучно шевеля губами, читал о подгулявшем на Нижегородской ярмарке купце, который рвался на волю, крича: “В Магометы хочу!..”

– Ох, непонятно… От больших денег…рехнулся, что ли?…

Часы показывали семь утра, а кирпичи уже нагрелись. Видно, они и не остывали. В ящик с раствором словно горячей воды плеснули. Александр сгреб рукой немножко раствора, растер его между пальцев. Мягок. “He раствор - целебные грязи”, - удовлетворенно подумал он.

Александр напился из ведра, стоявшего поодаль. Вода была тепловатой и попахивала хлором. Он хотел плеснуть остатки на лицо, шею, но взглянул на мокрую спину заканчивавшей смену подсобницы и отошел ведра: “А то ее снова за водой погонят…”

Сняв рубашку, бурую от пота на лопатках, он, привязал ее к ржавому анкерному пруту, с закруглением наверху, торчавшему из кладки. Рубашка затрепетала над стеной как флаг.

– Шурка открыл осеннюю навигацию!
– весело крикнул сменщик его, который торопился выработать в оставшиеся полчаса свой раствор.
– Куда вечером поплывешь? Опять в ясли?

Александр кивнул, растянулся на спине.

Чуть попахивало гарью. Наверное, внизу асфальтируют дорогу. Ветер несет мимо сероватый дымок. Небо - голубень. Ни облачка. Если смотреть на него - будто лежишь на палубе парохода. И кричат вокруг, как на пароходе, гулко: “Зачаливай! Зачаливай! Вира! Майна!” Только визгливый голос такелажницы Тоньки “шамаханской” портит впечатление, Она орет крановщику по-своему: “Алло! Алло!” - что значит “вверх” - и нервно: “Куды! Куды!”- понимай как “стоп”. Куриные мозги, даже термины освоить кишка тонка!

Ветер теплел. Волосы лезли на глаза .Грудь точно ласкал кто. Благодать!

До него донесся зычный голос Силантия: - Гуща, на санузел…Мало что Ермак насоветует. Он со своей верхотуры кирпича не видит, а мы кирпич цельный день в руках голубим. Делай, как я сказал. Шурка, гони капиталку!

Александр чуть приподнял взлохмаченную голову, оглядел капитальную стену, начатую им вчера. Класть “капиталку” - одно удовольствие: ни оконных проемов, ни дверей. Разгон! Нынче попашем.

– Шурка!
– вновь услышал он.
– Шу-урка! Спишь, леший? Вот тебе подсобница.