Ленинский тупик
Шрифт:
Александр медленно перевалился на живот, стал отжиматься от настила на мускулистых, широкой кости руках. Вдруг он припал к настилу, прижался к нему, словно в него, Александра Староверова, целились.
Возле Снлантия стояла она. Маленькая, в большом фартуке из мешковины. На голове марля до бровей. Точно, забинтованная!
– Покажи ей, что к чему… - Силантий приподнял топорщившиеся во все стороны белые брови: подмигнул что ли?
– И вообще, приру… кхе!.. приучай.
Александр облизнул сухие губы.
– Пошли, Нюра.
–
– наставительно произнесла она, не трогаясь с места.
Александр повторил послушно:
– Пойдемте. Вон наша “захватка”.
Они двинулись по плитам перекрытий, по скрипящим настилам к своему рабочему месту, своей “захватке”, как говорят каменщики..
Нюра огляделась. Вдали серела ставшая уже привычной столица, Москва- река, слепящая глаза. Восход отражался в верхних боковых стеклах домов, - казалось, город занимается огнем.
Непримиримо поджатые губы Нюры смягчились.
– Профессия наша хорошая, - заметил Александр.- Все время на свежем воздухе. Опять же виды…
– Слышала уж!
Александр нагнулся, взял моток бечевки и, встав коленями на стену; стал зачаливать шнур - натягивать его вдоль всей стены, чтобы кладка была ровной, не пузатилась, не заваливалась. Нюра хотела помочь ему - он прикрикнул на нее голосом старшого:
– От края!
– И спокойно, но столь же категорично добавил: - Без моей команды - никуда. Я теперь отвечаю за вашу жизнь.
Теперь вроде самое время было посвятить ее в историю кирпичной кладки, начав издалека, со времен знаменитой Китайской стены. Но вместо этого, приблизясь. к Нюре, он, неожиданно для самого себя, жарко зашептал о том, что скоро они дом начнут строить. Для свого треста. Выделят нам комнатку.
Нюра присела на угол железной бадьи, поглядывая на него терпеливо, с горестной улыбкой, прислушиваясь к голосам вокруг себя.
– Раствору давай1 Раствору, че-орт!
– Вира! Вира!
Слух ее внезапно выделил в гомоне утра резкий, гортанный голос.
– Алло! Алло!.. Куды?! Куды!
Она зло перебила Александра:
– Неча болтать! Показывайте, что делать.
Александр умолк на полуслове, взял широкую, совком, лопату, которая лежала в бадье с раствором, почему-то взвесил ее на вытянутой руке и откинул в сторону.
– Соня!
– крикнул он вниз, сложив ладони рупором. .- Ты кончаешь? Дай свою пух-перо.
Нюра шагнула к бадье, взяла откинутую Александром совковую лопату, так же покачала ее на вытянутой руке; встала, опершись двумя руками о черенок, и всем своим видом показывая, что она готова немедля класть на стену раствор и не каким-то там “пух-пером”, а вот этой тяжелой совковой лопатой.
Спросила излишне громко: - Начали?
Надев рукавицы, Нюра снова взяла совковую, примерилась, загнала ее в раствор по шейку лопаты и - не смогла даже выдернуть оттуда.
– Это вам не песочек! Подсекайте раствор, как рыбу подсекают,- бросил Александр через плечо, протягивая руку к кирпичу.
Их отвлек от работы
гортанный возглас. Тонька бежала вдоль кладки с кепкой в протянутой руке:– По пять “рваных”! По пять “рваных”!
Она остановилась возле Александра, приветствовала его с подчеркнутой веселостью:
– Бог дает день, а черт - работу” По пять “рваных”!
Нюра уже знала, - “рваными” назывались деньги, предназначавшиеся на пропой. Хотя женщин на “обмыв”, как известно, не приглашали никогда, они безропотно открывали кошельки.
Нюра взглянула на грудастую Тоньку, на ее широкие плечи, затем на Александра, который доставал из кармана полотняных брюк бумажник, и обрезала:
– Ни рваных вам, ни целых!
– И махнула рукой: мол, улепетывай.
Тонька остолбенела. Такого еще не бывало, чтоб подсобницы не давали на “обмыв”…
Отойдя, она оглянулась на Нюрку, бросилась дальше, крича не то удивленно, не то тревожно:
– По пять “рваных”! По пять “рваных”!
Александр посмотрел ей вслед, сжимая в- руке бумажник, и закричал что есть мочи:
– Эй! Эй!
– Он в три прыжка настиг Тоньку, сунул ей еще пятерку и приложил указательный палец к губам. Тонька чуть развела руками -так она обычно клялась: “Могила!”;
Нюра шагнула навстречу Александру:
– Я просила за меня платить?!
– Я не за вас. Я в прошлый раз на дармовщинку…
У Нюры потемнело лицо.
– Заберите деньги, которые вы дали за меня! Выпивохи разгульные.
Александр взял из груды кирпич, швырнул его назад, расколов пополам.
– Нюра, сживут, - тихо произнес он.
– Из века так повелось…
– Инякина поить?! Да старшого?
– Почему? Сообща, так сказать…
– Я не пью!
Александр схватил кирпич, скомандовал строго: — Раствор! Без комков!
Она захотела что-то добавить, он перебил ее голосом старшого: - Стоим много! :
Нюра раскидала, растерла сверху уложенного ряда раствор. Разбила лопатой вязкие и жирные, как глиняные, комки; один из комков не поддавался, - камушек что ли? Она взяла его рукой, отшвырнула.
Комки попадались и позже. Нюра измазала в растворе рукав платья. Александр посочувствовал ей:
– Работа наша грязная.
– Ладно бы, только работа была грязная, -неопределенно отозвалась Нюра.
На лицо ее упало солнце. Александр то и дело поглядывал на нее, словно никогда не видел Нюру, освещенную восходом.
Темный пушок над ее верхней губой влажнел. Он видел, Нюра еще не приноровилась. Зачерпнув .раствор, она отводила руки с лопатой до отказа назад. Локоть ее ходил взад-вперед, как маховик. Наверное, так она работала локтями, когда забрасывала вилами сено на высокий стог или кидала снопы на молотилку. Здесь не требовалось такого усилия.
“Пообвыкнет…”
Он поглядывал на нее с гордостью. Сам того не сознавая; он гордился неуступчивостью Нюры, за которую искренне проклинал ее и как-то даже собирался поколотить.