Ленька Пантелеев
Шрифт:
– Сиди, пожалуйста, смирно, - сказала она.
– Я скоро.
– Нет, - твердо сказал Ленька.
– И я с тобой.
Она поняла, вероятно, что он одну ее не отпустит, подумала и со вздохом согласилась:
– Ну, что ж. На все воля божья. Идем...
Первое, что поразило Леньку, когда он очутился в длинном гостиничном коридоре, - это свет. В коридоре не было окон, электричество не горело, и все-таки после подвала здесь было почти ослепительно светло. Освоившись с этим отраженным, неизвестно откуда взявшимся светом, Ленька увидел, что в коридоре живут. То здесь, то там стояли у стены
Коридор стал похож на вокзал или на цыганский табор.
Александра Сергеевна разговорилась с какой-то немолодой, очень строгой на вид, грузной женщиной в круглых очках. Женщина оказалась сельской учительницей из уезда. Перед самым восстанием она приехала в Ярославль на какую-то педагогическую конференцию и застряла в гостинице. Все первые дни мятежа она провела у себя в номере. Накануне, когда она ходила за кипятком в ресторан, в номер ее попал снаряд. Пришлось перебраться в коридор.
– И вам не страшно здесь?
– удивилась Александра Сергеевна.
– Да ведь не страшнее, сударушка, чем другим, - ответила учительница. А я, вы знаете, что делаю, матушка? Я, когда уж очень сильно пулять начинают, зонтиком закрываюсь.
И учительница с улыбкой показала на большой черный зонт, который лежал у нее в изножий кровати.
Эта суровая на вид женщина оказалась не только бодрой и бесстрашной, но и доброй. Она угостила Леньку и Александру Сергеевну ржаными сухарями, чаем и зеленым луком, который она купила на рынке в воскресенье, когда еще не так опасно было ходить по городу.
– Я и вчера вылазку делала, - сказала она улыбаясь.
– Но это уж я так, по бабьей глупости. Никакие рынки и магазины в городе, конечно, не торгуют.
– Но, скажите, что же будет дальше?
– спросила Александра Сергеевна.
– А что же может быть? Будет то, что этих негодяев переловят и поставят к стенке. А вот что будет с городом? Вы слышите, что делается?
За стеной стоял грозный однообразный гул, настолько однообразный, что он не замечался, не резал уха, не мешал слушать и говорить, как не мешает слушать и говорить стук мельницы или паровой машины.
– Значит, вы думаете, что красные возьмут город?
– сказала Александра Сергеевна.
– А вы что, - сомневались, матушка?
– усмехнулась старуха.
– И Москву тоже, значит, возьмут?
– вмешался в разговор Ленька. Учительница строго посмотрела на него из-под очков и сказала:
– Это кто же, по-твоему, должен ее взять?
– Красные.
– Зачем же им, скажи, брать ее, если они и отдавать ее не собирались?
– Как? Ведь говорили...
– Говорили? Мало ли что говорят...
Опять это "мало ли что говорят"!..
"Значит, опять наврали?" - сердито подумал Ленька.
В тот же день Александра Сергеевна и Ленька перебрались из подвала в коридор. Устроились рядом с учительницей, имени которой Ленька никак не мог запомнить: звали ее Нонна Иеронимовна Тиросидонская. Из соседнего номера выкатили большую двуспальную кровать, где-то в другом этаже раздобыли подушки. В номерах гулял ветер, пахло дымом. И хотя подходить к окнам мать
строго-настрого запретила Леньке, он успел все-таки увидеть темное, задымленное небо, разбитый угол дома и повисшую на каменном выступе детскую кроватку с блестящими никелированными шишечками.Чай пили в ресторане. Теперь там даже днем царил полумрак, окна были заложены мешками с песком, только в одном окне наверху была оставлена узкая щель, в которую, как в тюремное окошко, скупо проникал уличный свет. Не было уже ни белых скатертей на столах, ни суетящихся официантов, ни хозяина за буфетной стойкой. Какой-то замухрыжистый старичок в грязном фартуке разносил по столам жиденький чай в стаканах без блюдечек и ложек. И все-таки в ресторане было всегда полно. За стенами бушевала гроза, а за столиками пили, ели, разговаривали, шутили, смеялись, спорили...
Иногда появлялся в ресторане старик Поярков. С деланной улыбкой, больше чем обычно выпячивая живот, позвякивая связкой ключей, проходил он мимо пустой буфетной стойки, смахивал с прилавка бумажку, ставил на место стул, поправлял клеенку на столе.
– Ну, как? Что нового?
– спрашивали у него.
– Отлично, отлично, - говорил он, потирая осунувшуюся щеку.
Однажды он подошел к столику, за которым сидели Александра Сергеевна и Ленька.
– Ну что, как, чиж паленый?
– сказал он, потрепав Леньку за ухо. Страшновато небось?
– Нет, - ответил Ленька.
– Мы пгивыкли.
– Вон как! Быстро вы...
– Мы из Петрограда, - с улыбкой объяснила Александра Сергеевна.
– Вон что? Значит, воробьи стреляные?..
Хозяин постоял, поиграл ключами и хотел уже идти, но вдруг повернулся к Александре Сергеевне и сказал:
– Да, кстати, сударыня... я хотел спросить... Вы тут на днях разговаривали с молодым человеком...
– С каким молодым человеком?
– А такой... блондин... высокий... в курточке вроде как у жирафа...
Ленька взглянул на мать и увидел, как изменилось, стало напряженным, суровым и холодным ее лицо.
– Ах, я понимаю, о ком вы спрашиваете, - спокойно сказала она. Действительно, оказалось, что мы с ним старые знакомые - еще по Петрограду. Это двоюродный брат одной моей гимназической подруги - Мальцевой. Вероятно, вы знаете - известный фабрикант Мальцев.
– Ну как же!.. Хрусталь и посуда.
– Вот, вот... А почему, собственно, вы интересуетесь им?
– Да так просто. Личность показалась знакомой. А где же он тут проживает?
– Если не ошибаюсь, он живет у своего дяди, где-то на Казанском бульваре.
– А дядю его вы тоже знаете?
– Нет, дядю не знаю.
– Так. Ну, извините... Не темно вам тут, у этой баррикады?
– Нет, благодарю вас, ничего...
Хозяин поклонился и отошел к буфету. Ленька еще раз посмотрел на мать. Она сидела все с тем же, незнакомым ему, суровым и напряженным лицом. Он ничего не сказал ей и ни о чем не спросил.
...В листовках и воззваниях, которые ежедневно выпускали мятежники, они сулили населению горы всякой благодати, сытую жизнь, вольную торговлю... На самом же деле они не смогли даже наладить снабжение обывателей продовольствием из тех запасов, которые в городе имелись. В Ярославле начинался голод.