Леонард Коэн. Жизнь

На шкале от консерватизма до модернизма Леонард не занимал определённого места. Канадский тележурналист, интересуясь литературной позицией Леонарда, спросил, считает ли он себя «современным поэтом». Леонард ответил уклончиво: «Я всегда называю себя писателем, а не поэтом, и тот факт, что я пишу строчками, не доходящими до края страницы, не делает меня поэтом. Я думаю, что «поэт» – очень высокое слово, которое можно применять только к человеку, который уже всё написал. Ты окидываешь взглядом его творчество, и если он писал поэзию, то можно вынести вердикт: он – поэт».

The Spice-Box of Earth – работа большого поэта, глубокая, уверенная и прекрасно написанная. Название сборника происходит от красивой деревянной шкатулки с благовонными пряностями, которая используется в хавдале – церемонии, отмечающей окончание шабата и начало рабочей недели, – но в данном случае в этой шкатулке лежит горсть земли. Стихи сборника балансируют между священным и мирским, возвышенным и плотским. Его открывает стихотворение «Воздушный змей – жертва», в котором поэт предстаёт человеком, которому доступен высший мир, но чьё творчество не свободно от ограничений – подобно воздушному змею, чей полёт кажется свободным, но который на самом деле привязан к нити, как рыба, попавшаяся на крючок. В этом стихотворении поэт заключает договор с Богом и природой, и этот договор соблюдается на протяжении всей книги, полной садов, парков, рек, цветов, рыб, птиц, насекомых. Убийство человека («Если бы сейчас была весна») романтизируется образами природы; в стихотворении «Под моими руками» маленькие груди Марианны сравниваются с упавшими навзничь воробьями. В стихотворении «Кредо» кузнечики, поднимающиеся из травы в том месте, где мужчина и женщина только что занимались сексом, напоминают автору о казнях египетских. Секс и духовные темы в некоторых стихотворениях переплетаются друг с другом. В «Праздновании» оргазм, полученный при оральном сексе, сравнивается с падением идолов в храмах, разрушенных Самсоном.

В книге есть стихотворения о возлюбленных (Джорджианне Шерман посвящены два – «Я жажду обнять одну женщину» и «Для Энн»; последнее получило особенную похвалу критиков) и об ангелах, о неверных жёнах Соломона и о секс-кукле, изготовленной для древнего царя («Девушка-игрушка»). В других стихотворениях появляются Ирвинг Лейтон, Марк Шагал и А. М. Кляйн; отец и дядья Леонарда появляются в стихотворении «Жрецы 1957». Мастерский верлибр, завершающий книгу, «Строки из дневника моего деда», – одно из трёх стихотворений, посвящённых покойному деду Леонарда. Раввин Клайн был учёным и мистиком, святым человеком, человеком твёрдой веры; Леонард считал его идеальным евреем – кем-то, кто, в отличие от самого Леонарда, не мучился сомнениями. Судя по автопортрету Леонарда в «Даре», он был не очень уверен в том, каким евреем является сам: «Для тебя / я буду евреем-банкиром… / Для тебя / я буду евреем с Бродвея» и т. д. Впрочем, в «Строках из дневника моего деда» есть пассажи, которые можно отнести и к самому Леонарду тоже: «Странно, что даже теперь молитва – мой естественный язык… Чернота, потеря солнца – это всегда будет пугать меня. Это всегда будет побуждать меня экспериментировать… О, разрушьте эти стены музыкой… Запустение означает, что нет ангелов, с которыми можно было бы бороться… Пусть я никогда не буду говорить всуе».

Как и в книге Let Us Compare Mythologies, в The Spice-Box of Earth есть стихотворения, которые называются «песнями». Когда Леонард занялся музыкой, он действительно переработал некоторые стихотворения в песни. Поклонники узнают царя Давида и купающуюся красавицу из стихотворения «Перед историей» в песне «Hallelujah» («Аллилуйя»), «обращение в золото» из «Песни обманутого мужа» в песне «A Bunch of Lonesome Heroes’ («Горстка одиноких героев»), а также стихотворение «Как туман не оставляет шрамов» в песне «True Love Leaves No Traces’ («Истинная любовь не оставляет следов»).

Критики приняли The Spice-Box of Earth по большей части очень благосклонно. Луи Дудек, который двумя годами ранее критиковал Леонарда в печати, всецело одобрил сборник. Роберт Уивер написал в Toronto Daily Star, что Леонард – «сейчас, наверное, лучший молодой поэт английской Канады» [10]. Рецензент газеты «Канадский клирик» Арнольд Эдинборо соглашался с ним и утверждал, что Леонард отобрал у Ирвинга Лейтона корону главного поэта страны. Впоследствии Стивен Скоби напишет в «Канадской энциклопедии», что именно этой книгой Леонард заявил о себе как о лирическом поэте. Были и критические высказывания. Дэвид Бромидж в «Канадской литературе» осуждал «чрезмерную красочность языка» Леонарда и советовал ему «меньше писать о любви и дольше думать о ней»; впрочем, в заключение он писал, что «упомянутые здесь слабости излечимы, и когда Коэн освободит свои чувства от «толстой перчатки слов», он сможет петь так, как немногие из его современников» [11]. Первый тираж сборника был распродан за три месяца.

Теперь кажется странным, что в хронологии жизни Леонарда выход такой зрелой и важной книги, как The Spice-Box of Earth, соседствует с двумя нелепейшими, по-детски глупыми инцидентами. Прямо перед публикацией Леонард искал приключений в Гаване. После публикации случилась другая, ещё более странная и даже ещё более опасная история, в которой фигурирует писатель-битник, героиновый наркоман, а также полномасштабная спецоперация и передозировка опиумом.

Александр Трокки, высокий, харизматичный шотландец с итальянскими корнями, был на девять лет старше Леонарда. В пятидесятые годы он поселился в дешёвом парижском отеле, основал литературный журнал «Мерлин», издавал Сартра и Неруду, писал порнографические романы и развивал собственную – в духе битников и ранних хиппи – версию ситуационизма [39] . Он с энтузиазмом относился к изменению сознания и превратил свою героиновую зависимость в дадаистский перформанс. Леонард в одном стихотворении называет его «публичным джанки» [40] .

39

Ситуационистский интернационал (1957–1972) – международная социалистическая организация, включавшая в себя деятелей авангардного искусства, политических философов и других интеллектуалов. – Прим. переводчика.

40

Джанки (junkie) – наркоман, особенно зависимый от героина. – Прим. переводчика.

В 1956 году – тогда же, когда Леонард учился в Колумбийском университете – Трокки переехал в Нью-Йорк и устроился работать на буксире на реке Гудзон. Как и Леонард, он по ночам тусовался в Гринвич-Виллидже, а потом оккупировал угол в манхэттенском квартале Алфабет-сити и основал там «Амфетаминовый Университет». «Трокки и его друзья притащили куски плавника и расписали их – главным образом, психоделическими, очень яркими цветами, – рассказывает Барри Майлс, британский писатель и деятель контркультуры шестидесятых. – Они жрали спиды и самозабвенно писали очень детализированные, подробные картины. Аллен Гинзберг водил туда Нормана Мейлера, потому что зрелище было потрясающее». В этой серой, запущенной части Нижнего Ист-Сайда творение Трокки производило впечатление взрыва на радуге. Трокки называл свои картины составным словом futiques – «антиквариат будущего». Неудивительно, что он понравился Леонарду.

Весной 1961 года Трокки, неизменно считавший героин чрезвычайно благотворной штукой, дал дозу шестнадцатилетней девушке. «Он не был драгдилером; это была его идиотская, извращённая фишка – открывать людям прелесть героина, – объясняет Майлс, – но в Нью-Йорке за это полагалась смертная казнь». Трокки арестовали. Ему светил электрический стул или, по крайней мере, большой тюремный срок, и он пустился в бега. Нэнси Бэкол, которую Леонард познакомил с Трокки, когда она делала для «Си-би-си» программу о лондонских наркоманах, рассказывает: «Алекс был странным, блестящим, ни на кого не похожим человеком. Леонарду он очень нравился». Нравился – не то слово. Леонард встретил его на канадской границе, отвёз в Монреаль и поселил в своей квартире. Трокки не любил приходить в гости с пустыми руками. Он привёз с собой немного опиума и, оказавшись у Леонарда на кухне, включил плиту и принялся готовить угощение, а потом вручил радушному хозяину сковородку с остатками. Судя по всему, оставалось там немало. Когда они отправились в город поесть, Леонард упал на переходе через Сент-Кэтрин-стрит: он вдруг ослеп. Трокки вытащил его из-под колёс на тротуар, и они некоторое время посидели на бордюре, пока Леонард не пришёл в себя. Но ему, кажется, всё было нипочём. Следующие четыре дня Трокки жил у него, а потом кто-то (одни говорят, что это был журналист Джордж Плимптон, другие называют Нормана Мейлера) привёз ему фальшивые документы, необходимые для отплытия в Шотландию. Высадившись в Абердине, Трокки уехал в Лондон, где встал на учёт в Национальной службе здравоохранения: теперь он мог совершенно легально получать свою дозу.

В стихотворении «Alexander Trocchi, Public Junkie, Priez Pour Nous’ («Александр Трокки, публичный джанки [англ.], молите Бога за нас [франц.] «), вошедшем в сборник «Цветы для Гитлера», Леонард так писал о спасённом им беглеце:

Кто чище,проще тебя?..Я склонен к бездельюв газетной коме…Я отказываюсь от планов устроить кровопролитие в Канаде…Ты занят работойв городских туалетах,меняя Закон…Твоя чистота заставляет меня работать.Я должен вернуться к вожделению и микроскопам

* * *

Сборник The Spice-Box of Earth, несмотря на своё высокое качество и одобрение критиков, так и не получил Премию генерал-губернатора. По словам Ирвинга Лейтона, Леонард был уязвлён; не всё в его жизни шло так, как ему хотелось, но он не сомневался в своём статусе звезды канадской поэзии. Впрочем, вскоре пришло подкрепление: Канадский совет по делам искусств дал Леонарду грант в тысячу долларов. В августе 1961 года он вернулся в Грецию и сел за письменный стол.

– Там хорошо работалось, – говорит Морт Розенгартен, который два месяца жил в доме Леонарда на Гидре. – Это было особенное место: без электричества, без телефона, без водопровода. Там было красиво и – в то время – очень недорого, так что лучшего места для того, чтобы писать, ему было не найти. У нас был приятный распорядок дня. Мы ложились спать часа в три ночи, но вставали очень рано, около шести, и работали до полудня. Я начал рисовать – собственно говоря, именно там я впервые серьёзно занялся рисунком: я учился на скульптора, но никогда не занимался рисунком и живописью; к тому же, Леонард достал мне немного гипса, и я мог делать и скульптуры тоже. В полдень мы спускались к берегу, плавали, обедали в порту, возвращались в дом, а затем – сиеста и счастливые часы. Было очень хорошо – весело и продуктивно. Леонард выкладывался по максимуму. Но я не смог – уверен, ни один из нас не смог – долго поддерживать такой распорядок.