Леонид обязательно умрет

– Он только что пришел…

– Не будешь понимать – уволю!

Через двадцать секунд Чармен сидел в кресле черного дерева с красной обивкой. Уселся прямо в пальто, спину держал прямо, уперевшись двумя руками о трость.

– Такое же у Сталлоне! – возвестил Жорж. Чармен Демисович чуть повернул голову, выражая недоумение.

– Я имею в виду кресло, – стушевался банкир. – Гарнитур мебельный у актера такой же!..

Жорж Евгеньевич назвал себя идиотом, конечно, про себя.

– Красиво, – согласился Чармен и замолчал на несколько долгих, почти бесконечных минут.

Банкир готов был ожидать хоть две вечности.

Звякнул телефон, Жорж тотчас отключил его.

Наконец Чармен Демисович достал из серебряного чехла сигару, раскурил ее, заставив мучиться слабые легкие банкира, а затем спросил:

– Вы, Жорж Евгеньевич, зачем у детей садик отобрали?

– Какой садик? – опешил банкир.

– Насколько я знаю, ваш банк располагается в помещении бывших яслей для детей-сирот!

«Точно, – подумал репатриант, – решил банк отобрать!» Сам же кисло улыбнулся и ответил:

– Что вы, Чармен Демисович! Я – не грабитель и не рейдер! Ясли принадлежали Литфонду России, я у него и купил сие здание.

– А детишек куда дели?

Жорж Евгеньевич развел руками.

– Знаете, сколько я на благотворительность трачу?

– Конечно, – ответил Чармен и пустил к потолку такую густую струю дыма, что банкир испугался, как бы не сработали датчики дыма. – Признайтесь честно, Жорж Евгеньевич, где архивы яслей?

– Какие архивы? – не понял репатриант.

– Я выяснил, что архивы Литфонд оставил вам в виде бонуса. Мне нужны эти архивы!

– А что в них? – задал глупый вопрос Жорж Евгеньевич.

– Секретные досье на детей до трех лет.

Банкир засмеялся, изображая благодушие. Он ничего не понимал. Какие архивы?.. Какие досье?..

– Отдадите так или продадите?

От слова «продадите» Жорж Евгеньевич вновь стал ощущать себя банкиром.

– Готов продать, – среагировал он мгновенно.

– Сколько?

– Ну-у… Сущая мелочь… Семьсот тысяч…

– Чего? – уточнил Чармен Демисович.

– Евро.

– Понятно… Я тогда кресло Сталлоне тоже захвачу…

– Для вас, господин Микелопулоус, все что угодно!

– У вас, Жорж Евгеньевич, самый крупный вклад чей ?

Банкир развел руками и укоризненно поглядел на гостя, мол, такого высокого уровня человек понимает, что информация конфиденциальная.

– Корпорации «Океан времени», – тем не менее раскрыл секрет Жорж Евгеньевич.

– Моих там девяносто восемь процентов. Остальные два завещаны Академии наук. Пришло время забрать вклад. – Чармен Демисович поднялся из кресла Сталлоне и направился к выходу. – Через три минуты у вас будут реквизиты счета, на которые следует перечислить активы, – на ходу информировал он.

Жорж Евгеньевич чуть не скончался в одночасье. Прежде чем сделать это, репатриант огласил свое решение передать архивы яслей господину Микелопулоусу безвозмездно. Для исторических изысканий на благо науки, так сказать…

– Спасибо, – обернулся ненадолго Чармен. – Мне нужны дела на мальчиков, рожденных в девятьсот шестьдесят четвертом году в конце февраля… Такое дело, вероятно, одно… Потрудитесь сами отыскать его. Остальной архив оставьте себе!..

– Завтра с курьером информация будет у вас!

Перед тем как выйти насовсем, Чармен Демисович обернул к репатрианту свое верблюжье лицо и попросил:

– Верни, Жоржик, детям ясли! Как-то все это некрасиво!..

* * *

После неудачной командировки в арабскую страну Ангелина устроилась работать в пельменную на Трубной площади. Труд был тяжелым, но ей это было только на руку, отбивал общепит мысли о лаже. Она слушала заказы и автоматически отмеряла двойные, полуторные, со сметаной, маслом и уксусом. Шлепала тарелки на весы роботом. Покрикивала, когда мужики пол-литра доставали, но всерьез не злилась, если не нажирались до полуобморочного состояния.

С некоторыми любителями пельменей Геля иногда уходила после смены к себе домой, дабы плоть не мучила. А то как-то совсем тяжело, когда душа болит и тело переизбытком забродившего сока тревожится.

Подельницы по пельменному делу Лебеду осуждали не сильно, так как баба она была незамужняя, а комсомольской организации у них в заведении не существовало, впрочем, как и партийной. Моральный облик пельменной существовал на низком уровне, но доходы заведение приносило приличные – лидер по району. Трест столовых на всякие сигналы закрывал глаза, лишь заведующей иногда позванивали, чтобы сотрудницы не забывали проходить диспансеризацию с уклоном на венерологию.

Жизнь текла своим чередом, Ангелине стукнуло пятьдесят три, и свой день рождения она встречала в полном одиночестве. На праздничном столе стояла кастрюлька с пельменями и чекушка водки.

Чокнулась с бутылкой, усмехнулась и произнесла тост:

– За вас, мужики! За тех, кто был счастлив со мною, за всех вас, кого уже давно со мною нет!..

Она хлебнула из стаканчика, поморщилась, закусила развалившимся в воде пельменем, да и пошла спать. Перед сном почистила порошком зубы и помылась до пояса. Глядела в зеркало и видела свою грудь – совсем молодую, стоячую, как у девчонки, твердую и наглую… На хрена?..

«Это оттого, что я не рожала, – думала Геля. – В сорок пять – баба ягодка опять!»

Лежа в постели, она думала, что же такого произошло в жизни неправильного, отчего у нее не случилось детей ?.. Видно, в природе так заведено, что есть люди, созданные продолжать род человеческий, а есть индивиды для других функций. Она – стрелок. Она – бывший стрелок!.. Ничего более путного Геля придумать не смогла, а потому заснула в день рождения, удивленная своей странной жизнью.

На следующий день с ней случилась тихая истерика. Так бывает, когда нутро переполняет пустота.

В продуктовом магазине, заплатив в кассу за полкило колбасы, она не встала, как обычно, в очередь, а прошла к самому прилавку и, оттеснив толстую тетку плечом, протянула чек продавщице.

– В очередь! – гавкнула труженица прилавка.

– Мою колбасу! – потребовала Ангелина. Здесь очередь загудела недовольно и агрессивно.

– В очередь! – закричали особо нервные.

– Молодая, да наглая!

Особенно надрывалась толстая тетка, очевидная домохозяйка, обжирающаяся на ночь майонезом.