Лерой. Обещаю забыть

 «Сегодня всё будет иначе».

 Делаю глубокий вдох и робко стучу в дверь, а сама прикрываю глаза: мне до безумия неудобно врываться к Амирову посреди ночи. Но любопытство перевешивает, а вместе с ним и глупая надежда, что Лерой прозрел... Но стоит только открыть глаза, как она тут же умирает... Теперь навсегда.

 – Привет, – нежно щебечет блондинка с небесно-голубыми глазами. – Ты кто?

 Открываю рот, чтобы ответить, но ничего не получается. Вместо этого остервенело пожираю глазами Горскую: её я узнаю из тысячи. В жизни Ксения гораздо красивее, чем на фото: высокая, с белокурыми локонами и кукольными чертами лица, вся такая утончённая и воздушная, а ещё до тошноты приторная. Она стоит передо мной босая, в одном лёгком трикотажном платьице-разлетайке, не доходящем ей даже до колена, и мило улыбается – такая домашняя, нежная, и видно, что до безумия счастливая... Это её Амиров представлял, когда целовал меня, её имя шептал, пока я медленно умирала от боли и унижения. Она – его жизнь, его судьба, его любовь. А я...

– Никто, – еле сдерживая слёзы, бормочу в ответ и ощущаю, как проваливаюсь в огромную яму. – Просто соседка. У вас калитка была нараспашку, я хотела предупредить...

– О, это я виновата! – лопочет Горская, искренне улыбаясь, а я пытаюсь собрать себя по кусочкам, чтобы достойно уйти. – На эмоциях забыли закрыть. Ничего страшного, правда! Но в любом случае спасибо. Передам Лерою, чтобы впредь был внимательнее.

 – А он... сам... где? – спрашиваю светящуюся счастьем блондинку, мысленно умоляя Всевышнего, чтобы та промолчала: знаю, что её ответ убьёт во мне любое желание жить. И она убивает. Не медля.

– Лерой? – Из уст Горской имя Амирова звучит до тошноты слащаво. – Он сейчас сына уложит и спустится... Да вы проходите, не стойте на пороге!

 Что я там говорила о яме? Моя точно бездонная. У них есть сын. Они снова вместе. А я... я просто никто!

Глава 19. Лишний.

Лерой

 Пропускаю волосы Тима между пальцев: такие они мягкие и рассыпчатые. Он ровно дышит, прижавшись к моей груди своей пухлой щёчкой. Забавный. Сладкий. Укрываю его пледом, но не решаюсь переложить на кровать, вместо этого сажусь в кресло, продолжая держать малыша на руках. Пока мы поднимались, он, конечно, проснулся и собрался, было, вновь приступить к своим проделкам. Только разве с дядей Лероем забалуешь? И вот теперь мне не хватает решимости его отпустить. Как ни крути, дети – это великое счастье. И, глядя на Тимоху, я лишний раз убеждаюсь, как сильно хочу своих.

 Откидываю голову назад и смотрю вверх, уверяя себя, что всё будет: и дети, и семья, и Арина. И дом этот, наконец, перестанет быть хмурым пристанищем для одинокого меня и наполнится звонким смехом и счастьем. А ещё представляю, как завтра с самого утра вырву мелкую из лап Макеева и заберу себе. Она моя! От этой мысли у меня становится тепло на сердце, а на лице расцветает улыбка. Влюбился! Я влюбился, как желторотый юнец! Самому смешно! Но, чёрт, как же здорово это осознавать!

 Понимаю, что пора возвращаться к Ксюше: чайник, наверно, давно вскипел, да и Тиму удобнее спать на кровати. А потому бережно перекладываю мальчонку и сажаю рядом с ним ушастого зайца. Но прежде чем вернуться вниз, набираю Горского, чтобы тот не терял дочь и внука.

 Пока Коля раздумывает, отвечать или нет, выхожу из спальни и направляюсь к небольшому окну в конце коридора, чтобы слегка приоткрыть его. Поток прохладного воздуха тут же врывается в дом. Несмотря на разгар лета, жаркими днями погода в этом году нас не балует. Вдыхаю полной грудью и успокаиваюсь: знаю, что разговор с Горским простым не будет.

 – Лерой, твою мать! – громогласно орёт тот, стоит мне сообщить, что Ксюша с Тимом у меня. – Какого дьявола вы оба творите?! Мало вам прошлых косяков и ошибок?

– Всё нормально, – отвечаю тихо, дабы не разбудить Тимошку. – Нам с Ксюшей давно стоило поговорить.

 Краем глаза замечаю свет фар вдалеке, но новый поток ругательств Николая, отвлекает от наблюдения. В конце концов, в нашем посёлке полно других домов, да и вечер пятницы располагает. Наверняка кто-то кружит по территории в поисках нужного дома.

– Для чего, Валера?! – продолжает убиваться отец Ксюши.– Я заколебался смотреть, как ты после таких разговоров соскребаешь себя, размазанного, с асфальта и пытаешься воскреснуть! Тебе самому не надоело?

– Я же говорю тебе: всё нормально. – На моём лице расплывается довольная улыбка. Осознавать, что Ксюша больше не волнует мою душу, как прежде, до одури приятно. Отталкиваюсь от подоконника и принимаюсь ходить по коридору туда-сюда в ожидании, когда Горский меня услышит и, быть может, поверит. – Я переболел. Всё.

– Ну-ну, свежо предание, как говорится! – усмехается Коля, а потом орёт с новой силой: – Домой её гони, живо!

– Коль, сбавь обороты! – В ушах уже режет от ора Горского. – Тимоха спит, ну куда они в ночь...

– Сбавить обороты?! – не унимается он. – Ты это Черниговскому рассказывать будешь, когда тот узнает! Я вашими разборками сыт по горло! Только думал, что вздохну с облегчением, а тут – нате вам! – ночуют они вместе!

 – Давай, с Тимуром твоя дочь сама как-нибудь разберётся, не маленькая! – осаждаю Горского. – Скажи лучше, есть ли что на Макеева интересное?

– Да ни хрена, Лерой! – шумно выдыхает Горский. Он всё ещё на эмоциях, но сейчас направляет их в нужное русло. – До тошноты чистый, гад! Такой весь белый и пушистый, что за одно это хочется ему морду разбить.

– Вот чёрт! Ладно, но рано или поздно он всё равно оступится…

 – Оступится, – соглашается Коля. – Надеюсь только, что без ущерба твоему Кшинскому. Кстати, о Пете!

– А с ним-то что?

– С ним ничего, а вот жена его совершает странные финансовые операции. Присмотри за ней, а то она лопуха этого на раз-два оберёт до нитки.

– Так, а смысл? Кшинский и так на грани банкротства. А сама Снежана беременна. Кусать руку, которая тебя кормит, глупо, не находишь?

– А ты замечал в этой жертве пластической хирургии признаки ума?

 – Ладно, понял, присмотрю. – Еле сдерживая смех, вновь опираюсь ладонями о подоконник и устремляю взгляд во двор. И снова замечаю вдали мерцание фар: вечер пятницы всё же располагает к частым поездкам.

 Прощаюсь с Горским и спешу вниз в полной уверенности, что Ксюха заждалась моего возвращения, но нахожу её задремавшей на нашем диване. Догадываюсь, что завтра она будет рвать и метать, что не разбудил и не продолжил обещанный разговор, и всё же приношу из комнаты одеяло и укрываю её. Поговорить мы ещё успеем.

 Выключаю свет и плетусь на кухню, где на столе меня ждут две чашки остывшего чая и бессонная ночь, которую я провожу, издали глядя на Горскую, но думая о другой. Впрочем, перед объятиями Морфея и я оказался бессилен, правда, узнаю об этом под утро, ощутив яркий кофейный аромат прямо перед носом.

– Стареем, Лерой! – с улыбкой замечает Горская, усаживаясь напротив. – Ярким, бессонным ночам предпочитаем тихую дрёму.

– Ага, – киваю, потирая глаза, а затем делаю глоток бодрящего напитка. – И как это Реми до сих пор не предложил тебе должность бариста в своей кондитерской, а? Кофе обалденный!