Лес рубят - щепки летят
Шрифт:
— А, может быть, пьеса и не стоит четвертака?
— Может быть, может быть.
Александр Прохоров нахмурился.
— Вы все загадками говорите, Владимир Иванович!
— Не следовало бы совсем говорить с вами. Разговоры в программу не входят.
Александр Прохоров заинтересовался странной личностью учителя и выискал первый удобный случай, чтобы познакомиться с ним покороче. Дома Старцев оказался более сообщительным человеком, говорил уже не все загадками, а прямее; хотя и не изменял тона и с серьезным видом произносил двусмысленные шутки. Он прямо сказал Прохорову, что лекции нужно учить только
— До которых пор русский мужик не перекрестится?
— Покуда гром не грянет…
— Ну, эта война и будет громом, после которого мы перекрестимся.
Александр Прохоров с увлечением стал читать статьи Белинского, но с первых же страниц его остановило несколько темных для него мест. Отчасти незнакомые слова, отчасти темные мысли были причиной того, что чтение туго подвигалось вперед. Юноша прибегнул к помощи Старцева. Старцев поверхностно объяснил кое-что и заметил ему:
— Начало трудно; потом вчитаетесь.
Прохоров покорился своей участи и стал вчитываться. Это было нелегкое дело, потребовавшее немало времени. Однако он не унывал и верил покуда, что рекомендованное ему умным учителем чтение принесет ему большую пользу.
Привыкнув делиться всеми радостями, невзгодами и надеждами с Катериной Александровной, Александр Прохоров поделился с нею и книгами, взятыми у Старцева.
В одно из воскресений он стал читать ей одну из статей Белинского. Катерина Александровна слушала с напряженным вниманием. Прошло с полчаса. Вдруг девушка положила руку на книгу и прервала чтеца.
— Не читайте дальше, Саша. Я ровно ничего не понимаю, — промолвила она со вздохом. — Я совсем глупая…
Прохоров сконфузился от этого неожиданного признания.
— Нет… Что вы выдумали! — заговорил он. — Это не потому, что вы… не умны… Я тоже не сразу понял… Мне уж сам Владимир Иванович должен был объяснить… Тут слова непонятные, а когда их поймете, то все станет ясно… Это прежде, говорит он, все так писали, когда немецкая философия была в ходу…
— Ну, вот вы говорите: философия. А я и не знаю, что такое философия, — смеясь, заметила Катерина Александровна.
Александр Прохоров смешался и молчал.
— Да вы, верно, и сами не знаете, что такое философия? — спросила Катерина Александровна, подметив его смущение.
— Не то чтобы совсем не знал, а объяснить хорошо не умею вам, — ответил Прохоров, растерявшись окончательно и краснея до ушей.
— Ну, вот видите ли. Где же мне знать это, если и вы не знаете, — произнесла Катерина Александровна. — Нет, уж я лучше поучусь сперва, а эти книги потом читать буду.
Александр Прохоров задумался.
— Это вы правду говорите, — промолвил он через минуту в раздумье. — Нам еще много учиться нужно… Это очень хорошие статьи, Владимир Иванович их очень хвалил, только…
Он замолчал, как будто не находя слов для выражения своей мысли. Его размышления были прерваны внезапным смехом Катерины Александровны.
— Что вы смеетесь? —
спросил изумленный Прохоров.— Да мне… ха, ха, ха!.. Петрушка Гоголя вспомнился… Вы не сердитесь на меня, Саша… ха, ха, ха, — смеялась Катерина Александровна. — Вот мы… ха, ха, ха… мы тоже читаем, а не понимаем, что читаем…
Катерина Александровна заливалась самым задушевным смехом: Александр Прохоров опечалился.
— Вот вы смеетесь надо мной, — с укором произнес он. — А разве это смешно, что нас ничему не учили?
— Ай, Саша, какой вы смешной! Чему же вы обиделись? Разве я вас виню? — говорила Катерина Александровна, сдерживая свой смех. — Мне смешно на вашего Старцева, что он вам такие книги дает…
— Владимир Иванович очень неглупый человек, — слабо вступился Прохоров за учителя.
— Так зачем же он не спросил, поймете ли вы то, что он дает вам читать!
— Он не виноват, что я не понимаю…
— Все же лучше дал бы что-нибудь другое… А то какая польза, что вы будете с этими книгами возиться.
Александр Прохоров уныло закрыл книгу. Он был недоволен чем-то; разговор с Катериной Александровной только уяснил ему вполне все то, что уже смутно бродило в его голове. Дня через два, снова принявшись в свободное время за чтение Белинского и опять не вполне понимая статью, Прохоров крепко задумался. Он оставил книгу и долго ходил по корпусному коридору, усиленно размыгнляя о чем-то. На следующий день он подошел к Старцеву.
— А я, Владимир Иванович, пришел к вам с просьбой. Дайте мне что-нибудь другое почитать. Белинский мне не под силу.
— Ну так читайте романчики; это кушанье, знаете, для слабых умственных желудков, — усмехнулся Старцев своей насмешливой улыбочкой. — Время убьете по крайней мере…
— Мне хочется не время убить, а чем-нибудь полезным заняться, — сухо ответил Прохоров.
— А шагистика-то? Разве это не полезно?
— У вас все шуточки, Владимир Иванович, — промолвил Прохоров резко откровенным «кадетским» тоном. — Я не насчет шагистики прошу у вас мнения и совета, а насчет книг. О шагистике я уж лучше с теми буду говорить, кто это дело знает…
— Да, это наука головоломная; не всякий тоже способен быть в ней специалистом, — заметил с улыбочкой Старцев. — Вот тоже гимнастика…
— Ну, гимнастикой-то нетрудно заниматься, — грубо оборвал Старцева Прохоров, — по крайней мере, гимнастикой языка все на перебой занимаются… Вы о книгах-то мне все еще ничего не сказали…
Старцева как-то передернуло, по его лицу пробежала на мгновение тень неудовольствия, потом оно снова засияло мягкой улыбочкой.
— Да каких же вам полезных книг дать, если и Белинского вы не понимаете? — промолвил он. — Его барышни-с читают.
— Ну, барышни и «сонники» читают! — пробормотал Александр Прохоров.
— Оригинальное сравнение! — с иронией промолвил Старцев.
— Мне бы хотелось, — продолжал Прохоров, не обращая внимания на замечание Старцева, — заняться такими книгами, которые были бы для меня понятнее Белинского. Барышни, может быть, читают и его сочинения, и сонники для процесса чтения, а у меня другая цель… Мне хотелось бы сначала прочитать что-нибудь хорошее по русской истории…
— Вот Устрялова знаете? — сощурил глаза Старцев. — Поучительное чтение! Тоже Державин в своем роде.