Лесь

— Одиннадцать сорок три, — грациозно сообщило «точное время».

Лесь как-то без всякой радости или печали прослушал эти цифры и продолжал сидеть с трубкой, прижатой к уху.

— Одиннадцать сорок четыре, — столь же вежливо и мягко начислило «точное время».

Лишь после еще одного сообщения насчет одиннадцати сорока четырех Лесю сделалось плохо. Голова трещала все интенсивней, сердце запрыгало где-то в горле. Будь двенадцать сорок четыре или хотя бы двенадцать одна, тогда все ясно: полный конец, амба, каюк и точка — никаких забот, никакой ответственности. Тахта, слава Богу, рядом, можно и поспать с горя. Но в данной кошмарной ситуации оставалось еще шестнадцать минут, и сию секунду необходимо! надлежит!!! развить отчаянную, адскую деятельность, разумеется, для него невозможную!

Стул был моментально опрокинут и телефон сброшен со столика. Несколько бесценных секунд ушло на упорную и бесполезную борьбу с пиджаком, который не хотел выступать в роли брюк. Затем в ванной Лесь оторвал вешалку для полотенец, разбил два стакана, вазу и лампочку в настольной лампе, которая ехидно перевернулась. В поисках чистой рубашки он вывалил на пол полку с бельем из шкафа, а в поисках сапожной щетки — все содержимое тумбы для обуви. В одиннадцать пятьдесят одну вылетел на лестницу с плащом в руках и в ботинках, неимоверно измазанных глиной. С первого этажа вернулся на свой четвертый и захлопнул оставленную открытой дверь квартиры. После чего наконец вырвался на улицу.

До киоска спортлото, принимающего купоны в воскресенье до двенадцати, такси довезло бы за пять минут. Но улица по обеим сторонам была пуста, и Лесь помчался галопом; в двенадцать шестнадцать он привалился к наглухо закрытой двери вожделенного строения, дабы перевести дыхание.

Итак, Лесь добрался до финиша. Теперь можно было вольготно размышлять, каяться, сокрушаться, покачивать головой, возмущаться своим поведением, а затем обещать исправиться и уточнять добрые намерения.

Однако незамедлительно требовалось одно: ликвидировать невыносимое ломотье в башке, заглушавшее все, даже досаду и противное ожидание нахлобучки.

Ломотье в голове, естественно, ликвидировалось лишь одним способом, к нему-то и прибег Лесь без колебаний. Поколебался лишь, выбрать ли бар «Под Арками» или рыбный бар на Пулавской, каковой и выбрал, ибо там было вроде попрохладнее.

Он оттолкнулся от враждебной, безжалостно запертой двери киоска и двинулся в южном направлении.

Выпитая на голодный желудок первая рюмка по способу «клин клином» подействовала чудотворно. Туман в мозгах рассеялся, мысли замельтешили вовсю. Иллюзий никаких, надежд никаких. Пропал. Самым обыкновенным образом пропал и уже навсегда. Судьба свое дело знает: на неотосланные номера, конечно же, выпадет миллион и этот миллион придется возвращать сослуживцам. Как и когда — ладно, потом, а вот одно очень ясно: начиная с сего дня он — человек конченый, потерявший все. Дружбу, какие-либо надежды на уважение окружающих, жену, родной дом, Барбару… О Барбаре теперь и мечтать не приходится! Всему конец, нет спасенья! Он упал на самое дно!

Человек, все утративший, естественной силой вещей больше уже ничего не может утратить. Лесь — и есть вот такой человек. После третьего «клина клином» взгляд на ситуацию приобрел беспощадную остроту. Лесь даже испытал известную гордость — как импозантно ему удалось скатиться в пропасть! И в нем взыграл дух висельника. Без всяких опасений и угрызений выгреб из кармана предназначенные на недостижимую цель деньги и сосчитал. Из общественных двух тысяч четырехсот и его личных двухсот оставалось едва тысяча триста, не считая мелких, которые пойдут на оплату счета в баре. Остальное скоропостижно дематериализовалось.

Обычное бдение в кабаке представлялось ему недостойным человека, столь глубоко павшего морально. Следовало сделать нечто большее. Грандиозное. Нечто ослепительное на руинах карьеры и пропащей жизни.

Он вышел из рыбного бара и для разнообразия направился к северу. И возможности городского центра столь многонаселенной метрополии, и сторона света вполне соответствовали его сумеречно-торжественному настрою. До сих пор была мелочевка, разные недостатки принципиально честного человека. Теперь его нельзя назвать таковым. Растратил чужой миллион тысяча сто злотых. Миллион, выигранный в проклятое спортлото, и тысячу сто, предназначенные на этот выигрыш. Жалкие остатки, уцелевшие от разгрома, жгли ему карман.

Лесь в любом случае решил растратить и эту ерунду. Коли уж черт побрал столько, пусть забирает и остальное, с ним самим впридачу. Растратить незамедлительно, без сомнений, без жалости до последнего гроша! Только с выдумкой! Грандиозно! С фанфарами! Раз уж падать, так с доброго коня!..

Коня!!!

Лесь внезапно остолбенел. К остановке на площади Унии как раз подходил автобус с надписью: «БЕГА». У дверей теснились люди, но место в автобусе было.

«Коня!!!» — наперекор всему молодецки ухнуло у Леся в душе.

Категорический приказ внезапно разъяренной души пихнул его в автобус. Категорический приказ контролера пихнул в кассу. И более он не противился душевному порыву.

Нетерпеливая душа в диктаторстве своем заставила его купить самый дорогой входной билет за тридцать злотых, пронесла мимо пустого в это время паддока и загнала на трибуну. Программу бегов душа обошла молчанием, из чего следовало сделать вывод, что она в программе не нуждалась. Во входном билете тоже, верно, не нуждалась бы, если бы на бега пускали просто так.

Миновав турникет, Лесь оказался в самой гуще орущей, ошалелой толпы, из кожи вон лезущей, дабы возможно быстрей растратить возможно больше денег. Около входа стояли два пана, один из них, схватившись за голову, стонал:

— Эта четверка! Эта чертова четверка!..

А другой молча и смачно рвал на мелкие клочки много белых бумажек и бросал на землю.

В Лесе бушевал не только дух висельника, бушевали и выпитые им в рыбном баре «клинья». В атмосфере азарта вспыхнули миражи: игорные салоны, кучи банкнотов на столах, раскаленные лица, звон золота, выкрики крупье… Монте-Карло!..

— Мой дед фортуну в Монте-Карло!.. — вспомнил он с гордостью.

Фраза, однако, оборвалась за отсутствием нужного глагола. И что это дед с фортуной в Монте-Карло сделал?.. Спустил? Промотал? Растранжирил?.. С таким же успехом мог выиграть. Немного и память подводила, поскольку Лесь вообще не мог припомнить никакой фортуны в своем семействе, даже при мысли о прадеде.

Тем не менее дедова фортуна в Монте-Карло увлекала, распирала грудь, хотелось как-то проявить энергию этой фразы. Лесь попытался взобраться по скату, в толкотне ткнулся о некую преграду, остановился и очень внушительно произнес:

— Мой дед фортуну в Монте-Карло!..

Незаконченность сей капитальной фразы заставила его задержаться и взглянуть на это нечто, которое не хотело отвечать на сообщение про деда. Это был столб, в силу своей экзистенции совершенно равнодушный к Лесеву деду и его фортуне. С обидой и презрением Лесь обозрел препятствие, неожиданно не оказавшееся человеком, и отправился дальше.

— Мой дед фортуну в Монте-Карло!.. — громко, пронзительно и чувствительно пело у него в душе.

Обойдя два этажа и переждав ближайший заезд, смысл и результаты коего остались для него тайной, Лесь не пожелал транжирить остатки денег и чести. Разбрасывание банкнотов пачками с трибуны — дело вульгарное, и скорей всего дед в Монте-Карло вел себя как-то иначе. Похоже, дед делал ставки… Ну, так и надо делать ставки! Все едино на что!