Лёшенька. Часть вторая

В коридоре пахло карболкой, от резкого запаха защекотало в носу; по обе стороны на лавках сидели люди, расстегнув шубейки и тулупы, какой-то крестьянин жевал хлеб с луком, разложив на коленях белую тряпицу, видно, давненько сидел – проголодался.

– Тебе чего, милый?

Яшка обернулся и увидел пожилую женщину в белом халате и косынке с красным крестиком.

– Мамка заболела, ей надо доктора.

– Хорошо, завтра доктор или фельдшер приедет.

– Надо сейчас, – с отчаянием сказал Яшка, – мамке очень худо.

– Никак нельзя, милый, видишь сколько народу? – ласково увещевала медсестра.

– Я никуда не уйду, буду здесь сидеть, – плюхнулся он на скамью.

Мужик, завтракающий хлебом, подвинулся, поглядел с сочувствием. На шум из двери кабинета выглянул молодой, не старше тридцати лет, человек с добрым лицом, в белом халате и шапочке.

– Что случилось, Елизавета Андреевна?

Яшка уцепился за него как утопающий за соломинку:

– Мамке плохо, другой день не встаёт, жар у неё.

– Хм… хорошо, в стационаре я осмотр закончил, доктор больных примет. Ты на лошади приехал? Отлично.

– Но Олег Никитич, – попыталась возразить сестра, – как же можно…

– Надо ехать, вдруг что-то серьёзное. – Он скрылся за дверью и через несколько минут вышел в пальто с меховым воротником и шапке, в руке держал маленький кожаный чемоданчик.

«Лекарства, должно быть…» – с уважением покосился Яшка и побежал отвязывать Вишенку.

***

Молодой доктор потёр озябшие руки, достал из чемоданчика деревянную трубочку, приложил её к мамкиной спине, вслушиваясь в хриплое дыхание.

– Жар, кашель? – спросил он, не отрывая трубочки.

– Да… дышать тяжко.

– В больницу вам надо, Вера Семёновна. Полежите у нас в стационаре, полечитесь…

– Это чего такое? – испугалась мать.

– Ну… больница.

– Как же я деток одних оставлю?

В душе у матери теплилась робкая надежда, что доктор успокоит, скажет: полежишь пару деньков – и будешь здоровёшенька, Вера Семёновна. А он – в больницу.

– Наверняка найдётся какая-нибудь добрая соседка. – Олег Никитич бросил взгляд на мрачного Яшку. – Да и старший у вас большой, настойчивый… справится.

– Нет, доктор, увольте. Не поеду, – откинулась на подушку мать. – Если оставите порошков каких, то спасибочко скажу, а в больницу не поеду.

Не зря, ох не зря видела она плачущую Софьюшку, как живую видела… С сестрицей так же было: застудилась, слегла и больше не встала. Если помирать время пришло, так лучше дома, чем в казённых стенах. С братцем Константином переговорить надо, с детками проститься…

И так и эдак уговаривал Олег Никитич – не согласилась. Тогда, покопавшись в чемоданчике, он оставил порошков в бумажных пакетиках, наказав принимать по часам.

Яшка отвёз доктора обратно. Он не несмышлёныш какой-нибудь, понимает, что тот по доброте своей согласился в Андреевку ехать. Не топать же ему до больницы в мороз и ветер по заснеженной дороге, поминутно оборачиваться, высматривая попутку.

– Мамка поправится? – после затянувшегося молчания решился спросить парнишка.

– Конечно, как же иначе, – торопливо ответил доктор и отвёл глаза, и от этого ускользающего взгляда Яшке стало не по себе.

***

Перед божницей теплится огонёк лампадки, освещая тёмные лики Спасителя, Божьей Матери и святых. Маленький Лёшка стоит на коленях и молится горячо и страстно, как не молился ещё ни разу за свою недолгую жизнь.

– Отче наш, Иже еси на небесех… да святится имя Твое… – шепчет он слова молитвы, истово крестится и бьёт поклоны. – Миленький Боженька, спаси мою маму. Всё-всё для тебя сделаю, только спаси маму Веру…

Слёзы текут по Лёшкиному личику и капают с подбородка на полосатую дорожку, огонёк лампадки расплывается радужным пятном.

– Миленький Боженька…

Это ничего, что он молится своими словами, мамка говорит, что Бог поймёт, он всё понимает, он есть любовь.

Свет лампадки становится всё ярче и ярче, светятся лики святых и Спасителя, а Божья Мать глядит как будто ласково. Луч света медленно движется сам по себе, становится всё шире, это уже не тонкий луч, а целый столб света с пляшущими внутри золотыми пылинками. Свет накрывает Лёшку, согревает теплом его тельце, озябшее от долгого сидения на полу, нежно гладит стриженую голову. Он подносит ладони к лицу и с изумлением видит, как по ним пробегают искорки, светящиеся, точно крошечные светлячки.

– Спасибо, миленький Боженька…

Мелко дрожат руки, сила рвётся из них, заставляет подняться с колен и на слабых ногах подойти к матери. Её глаза закрыты, слышно тяжёлое, хриплое, прерывистое дыхание. Лёшкины ладони прилипают к мамкиному телу магнитами, сила идёт из них потоком, перетекает в неё… Уставший так же, как тогда в лесу, он лезет на тёплую печь и мгновенно проваливается в сон.

***

Мать пробудилась ещё затемно, когда в чёрных квадратиках окон ещё не забрезжил рассвет. Она пошевелилась и повела глазами, с удивлением и радостью чувствуя лёгкость во всём теле. Потрогала рукой лоб – жара не было.

– Ай да доктор, помогли его порошки!

Она встала, потихоньку оделась и вышла в кухню, где на печи спали Лёша и Яшка, но, к несчастью, задела ухват. Тот с громким стуком упал на пол.

– Что такое? – подскочил на лежанке Яшка. – Мамка, ты зачем встала? Не ходи, я тебе ведро поставил.

Из-за его плеча высунулась Лёшина голова:

– Мам, а ты уже здоровёшенька?

– Отудобела, слава тебе… Думаю, чего лежать, корову доить надо-тка.

– Мы подоим, ты ложись. Доктор не велел вставать. – Яшка почти насильно уложил мать обратно в постель. – Лёшка, вставай, лежебока, у Вишенки в загородке чистить надо.

– Ещё не рассвело даже, – зевнул Лёша, – эвон какая темень.

Спорить с Яшкой нельзя, можно и братскую затрещину получить, поэтому он сполз с печки, натянул штаны с рубахой, погремел длинным носиком рукомойника. Вытираясь вышитым рушником, он внимательно рассмотрел свои ладони. Они были обычными. А вчера-то как бегали по ним искорки, будто в догонялки играли. Получится ещё или нет?

Лёша таращился на ладони и увидел, как снова побежали по пальцам сверкающие точки, руки потянулись друг другу, будто намагниченные. Мальчуган просиял, прибежал к матери в комнату:

– Мам! Никуда не уходи, я тебя лечить буду, я теперь умею!

– Царица Небесная! Что это, Лёшенька? – ахнула и перекрестилась мать.

– Бог дал.

3

В воскресенье Лёшка запросился в усадьбу, управившись с уроками.

– Иди… только не болтай там, что не следует, – многозначительно сказала мать. Она совсем поправилась и сейчас месила ржаное тесто на присыпанном мукой столе.

– Знаю, не буду.

Ха, «не болтай»! Да разве можно сдержаться и не рассказать про этакое чудо закадычному дружку Лёньке? Это же Лёнька!