Лэшер

И вновь все вокруг заполнила темнота.

Утром, когда я проснулся в развалинах замка, выяснилось, что проводники из Даркирка явились ко мне на выручку. Они привезли еду, питье, одеяла и привели свежую лошадь для меня. Та, на которой я приехал сюда накануне, пришла домой одна, чем привела их в большую тревогу.

В сиянии раннего утра долина казалась прекрасной и безмятежной. Трудно было представить, что здесь таится нечто зловещее. Больше всего мне хотелось вновь забыться сном, но, увы, осуществить это желание удалось лишь на постоялом дворе в Даркирке. Я проспал около двух суток, лишь изредка и ненадолго возвращаясь к действительности. У меня разыгралась небольшая лихорадка, но в целом сон придал мне сил, и вскоре я был совершенно здоров.

Вернувшись в Эдинбург, я застал Мэри-Бет в панике. Она уже решила, что больше никогда меня не увидит, и обвиняла в моем исчезновении Лэшера. В ответ он заливался слезами.

Когда она немного успокоилась, мы уселись рядом у очага, и я рассказал ей обо всем: поведал о событиях давнего прошлого и о том, что они означают для нас, а также о воспоминаниях, которыми наделил меня дух.

– Доконца дней своих ты должна превосходить его в силе, – заявил я. – Не позволяй ему использовать тебя в своих целях. Он способен на любое злодейство. Он может убить, может полностью разрушить чужую жизнь. Он стремится к господству. Больше всего он хочет вновь стать живым. Знай, что он исполнен ненависти, но отнюдь не мудрости. Когда-то он уже потерпел поражение и с тех пор пребывает в отчаянии.

– Да, он очень страдает, – кивнула головой Мэри-Бет. – По-моему, это слово точнее всего выражает его состояние. Но, как я вижу, ты окончательно утратил терпение и снисходительность и теперь решительно настроен против него. Тебе будет трудно с ним общаться – придется полностью предоставить его мне.

Она поднялась и присущим ей спокойным, размеренным голосом, для большей убедительности сопровождая слова редкими выразительными жестами, провозгласила следующее:

– Я сумею использовать его в своих интересах, и с его помощью семья наша обретет богатства, о каких ты даже не смел мечтать. Я создам клан столь могущественный, что ни революции, ни войны, ни перевороты не смогут лишить его власти. Я объединю всех наших родственников, поощряя браки внутри клана, и каждый, кому посчастливится носить наше имя, будет гордиться им. Семья наша должна достигнуть небывалого расцвета, Джулиен. Язнаю, он понимает это. Он хочет этого. Он готов помогать мне. Между нами не существует противоречий.

– Вот как? – спросил я. – А он, случайно, не сообщил тебе, чего он хочет от меня в ближайшее время? Да будет тебе известно, он требует, чтобы я совокупился с тобой. Мы должны произвести на свет новую ведьму.

Говоря это, я буквально трясся от ярости и мрачных предчувствий.

Но, услышав мои слова, Мэри-Бет улыбнулась удивительно нежной и невозмутимой улыбкой и сказала, ласково поглаживая меня по щеке:

– Думаю, дорогой, когда придет время, нам с тобой не составит труда выполнить его просьбу.

Ночью мне приснились ведьмы, обитающие в горной долине. Я видел их шабаш. Видел все то, что хотел бы забыть, но что навсегда осталось в моей памяти.

Из Эдинбурга мы отправились в Лондон. Там мы оставались до самых родов Мэри-Бет, которая в 1888 году произвела на свет очаровательную крошку Белл. С самого начала мы знали, что на прелестное дитя не стоит возлагать больших надежд, – ибо об этом предупредил нас Лэшер.

В Лондоне я приобрел толстую конторскую книгу в кожаном переплете, с листами превосходного пергамента внутри и тщательно занес в нее всю информацию, которую мне удалось получить о Лэшере. Не преминул я доверить бумаге и все известные мне сведения относительно нашей семьи. Дома я частенько принимался за подобные записки, и множество тетрадей, неоконченных, навсегда забытых, пылилось на моем столе. Но теперь я скрупулезно воспроизвел все, что подсказывала мне память.

Итак, я записал все, что знал о Ривербенде, Доннелейте, во всех подробностях пересказал услышанные мною легенды и историю святого. Писал я с лихорадочной поспешностью. Мне казалось, призрак в любую минуту может попытаться помешать мне.

Однако он не сделал ничего подобного.

Письма от старого профессора я получал едва ли не ежедневно. По большей части они содержали рассказы о святом Эшлере, покровителе и защитнике юных девушек, исполнителе их тайных желаний. Помимо этого мой ученый корреспондент повторял то, что мне было уже известно. Впрочем, он сообщил, что в Доннелейте начались археологические раскопки, но работы ведутся медленно и потребуют уйму времени. К тому же у меня имелись серьезные сомнения по поводу того, что во время этих раскопок отыщется что-либо, способное пролить свет на занимавшую меня тайну.

И все же ответные мои письма были полны оптимизма и воодушевления, и, разумеется, я безоговорочно оплачивал неуклонно возрастающие расходы, связанные с исследованием развалин Доннелейта и его собора.

Каждое письмо, полученное от профессора, я старательно копировал в свою книгу.

Писательство так захватило меня, что я приобрел еще одну такую же книгу, дабы воспроизвести в ней историю собственной жизни. Эта книга, как и первая, отличалась превосходной бумагой и роскошным кожаным переплетом. Благодаря этому можно было надеяться, что записи мои переживут меня самого.

Лэшер не мешал мне корпеть над литературными трудами и предпочитал проводить время в обществе Мэри-Бет. Что до последней, то она сохраняла бодрость и подвижность до самых родов и с увлечением осматривала достопримечательности Лондона, посетила Кентербери и побывала возле Стонхенджа. Ее неизменно сопровождала компания молодых людей. Я полагаю, что по крайней мере двое из них – профессора из Оксфорда – успели влюбиться в нее по самые уши. Наконец пришел час, когда она отправилась в клинику, где без особых мучений родила малютку Белл.

Никогда я не чувствовал себя столь отчужденным от Мэри-Бет, как в период, предшествовавший рождению девочки. Она обожала Лондон, обожала все, что было в нем и старинного, и новомодного, с одинаковым увлечением посещала и фабрики, и театры, увлекалась всеми последними изобретениями. Осмотрев Тауэр, она отправлялась в Музей восковых фигур, по которому в то время все буквально с ума сходили. На свою беременность она почти не обращала внимания. Ее прекрасное стройное и крепкое тело неизменно приводило в восхищение всех. Не случайно она, высокая и сильная, до беременности могла с такой легкостью выдавать себя за юношу. Тем не менее она всегда оставалась женщиной – прекрасной женщиной, ожидавшей ребенка… Увы, малышке не суждено было стать ведьмой.

– Это мой ребенок, – повторяла она. – Только мой. Он будет носить наше имя – Мэйфейр. А все прочее не имеет значения.

Итак, Мэри-Бет кружилась в вихре развлечений, а я, запершись в своей комнате, погружался в прошлое, отчаянно пытаясь создать историю, способную вызвать интерес у будущего читателя. И по мере того как записки мои становились все более пространными, по мере того как я сознавал, что уже доверил бумаге все, о чем знал сам, мною постепенно овладевало чувство безнадежности и беспомощности.

Наконец Лэшер соизволил предстать передо мной.

Он держался в точности как в тот день, когда мы с ним отправились к руинам замка. Воплощенное дружелюбие. Я ощутил, как он коснулся моего лба, ощутил его поцелуи. Но душу мою обуревала тоска. Меня мучила мысль, что, узнав все, что стремился узнать, я не продвинулся ни на шаг, новые открытия ничуть не помогли мне. И теперь я не представлял, что еще могу сделать. Мэри-Бет любила Лэшера, но понимала его природу и истинные цели не глубже, чем все те ведьмы, что имели с ним дело прежде.