Лесные солдаты

Ломоносов вскинулся обрадованно:

– Есть забрать половину еды себе!

Если маленькому солдату дать волю, он съесть может много. Круглое пунцовое лицо Ломоносова светилось, стрельба, чьи-то вопли, искажённые болью, вид убитых немцев на него не подействовали – к войне потомок охотников относился спокойно. Они накидали на трупы немного песка, сверху навалили сушняка.

– Придут волки – от фрицев одни пуговицы останутся, – сказал маленький солдат, – серые всё сожрут.

– Да тут волки вряд ли есть, – усомнился лейтенант.

– Есть! – упрямо мотнул головой Ломоносов.

– Есть так есть, – Чердынцев не склонен был спорить, отряхнул ладони. – Поехали!

Дорога по-прежнему была пустынна, над тёмными кровяными пятнами вились мухи. Мотоцикл был старый, хотя краска на нём поблескивала ново, в некоторых местах вообще светилась лаково – его недавно покрасили.

– А что это за марка? – полюбопытствовал маленький солдат и хлопнул ладошкой по боку люльки. – Американская?

– Нет. Немецкая. БМВ.

– А-а-а, – со знающим видом протянул Ломоносов, будто уже имел дело с этой маркой мотоциклов. Любопытные крапчатые глаза его округлились возбуждённо, ноздри раздулись, словно при виде редкого зверя.

Лейтенант поставил ногу на угловатый рычажок завода, украшенный рубчатой резиновой нахлобучкой, приподнялся и с силой, весом всего тела надавил на рычажок. Мотор в мотоцикле был ухоженный, хозяин следил за ним, – отозвался мягким маслянистым стуком. Чердынцев выволок мотоцикл на дорогу и пригласил маленького солдата:

– Прошу!

– Счас, товарищ лейтенант, – тот заторопился, – только кровь фрицеву сотру.

Вместе с корешками он выдрал из песка две небольшие зелёные ёлочки, сложил их вдвое и прошёлся, как тряпкой по сиденью люльки. Отшвырнул ёлки в сторону, прыгнул в коляску.

– Готов? – Чердынцев перекинул ногу через мотоцикл, надавил носком сапога на педаль переключения скоростей.

– А с этой штукой как обращаться? – Ломоносов положил ладонь на нагретый ствол пулемёта, отдёрнул руку – было горячо. – Тьфу!

– Это – штука серьёзная. Вот затвор, – лейтенант показал на железную бобышку похожую на головку товарного колеса, управляющего станиной, влажную от смазки – пулемёт ещё недавно хранился на складе, гитлеровец, которому доверили эту убойную машину, поленился убрать смазку, надеялся, что и так сойдёт. – Вот – предохранитель, – Чердынцев показал маленькому бойцу, как ставить пулемёт на предохранитель и как снимать. – Остальное – как подсоединять коробку с патронами, как набивать её, покажу потом… Понял?

– Понял, чем ёж ежиху донял, – Ломоносов победно блеснул светлыми глазами, ощупал пальцами затвор – был доволен, что в его руки попало такое оружие…

Лейтенант отпустил скобу сцепления, добавил газа и включил вторую скорость. Мотоцикл неожиданно дёрнулся, подмял передним колесом пласт песка, по которому суматошно бегали нарядные божьи коровки, снова дёрнулся и заглох. Чердынцев выругался:

– Вот чёртова тарахтелка! Сразу видно, что немецкая!

Он слез с мотоцикла, снова упёрся одной ногой в рычажок завода и надавил на него всем телом. Мотоцикл капризничать не стал, завёлся опять.

– То-то же! – удовлетворённо пробормотал Чердынцев, сделал небольшую перегазовку: – Пропукайся, пропукайся…

Аккуратно тронул с места на первой скорости, добавил чуть газа, и БМВ послушно покатил по просёлку к деревне. А в Кашице вновь начал раздаваться протяжной женский вой, на этот раз многоголосый: плакали, задыхались в рыданиях добрые полтора десятка баб.

– У них чего, товарищ лейтенант, целую деревню вырубили, что ли? – маленький солдат встревоженно покрутил головой.

Лейтенант не ответил ему. А что, собственно, он мог сказать. Ощутил только, как по хребту у него знакомо побежали мурашки, съёжился и добавил газа. Надо было определиться – въезжать в деревню или обойти её стороной? А вдруг в Кашице немцы? С другой стороны, если бы были здесь фрицы, они быстро бы пресекли этот вой: немцы не любят погребальных обрядов… А раз вой раздаётся, то значит, немцев в деревне нету.

Вот и крайние дома – неказистые, чёрные, но вполне справные, с голубыми и зелёными наличниками. Хаты в этих краях – двух сортов: бревенчатые, потемневшие от дождей, но обязательно с цветами, отколерованными масляной краской наличниками, либо побелённые известкой, светлые, радующие глаз своим жизнерадостным видом.

Судя по облику домов, фамилий в Кашице обитало немного – две или три. Как, собственно, во всей европейской части России, где в сёлах, случается, живут одни родственники и, чтобы на своих не жениться, не смешивать кровь, приводят девок со стороны, а родных девок, сестёр и племянниц, отдают на сторону.

Чердынцев вкатил в Кашицу. Пыльная неширокая улица, окаймлённая палисадниками, была пустынна, в самой середине её гордо выпрямил тощую деревянную шею колодезный журавль, рядом с колодцем в землю был вкопан деревянный обабок, на котором висел звонкий железный лемех – у колодца этого в добрые времена (да и в недобрые тоже) собирался на свои сходы деревенский люд, любое принятое решение, верное либо неверное, отмечали холодной водичкой из деревянной бадьи.

Лейтенант направил мотоцикл к колодцу, метрах в десяти от журавля остановился, надавил пальцем на скобку, смахивающую на спусковой крючок винтовки, прилаженную к рулю, заглушил мотор.

Бабий вой здесь оглушал – плакальщицы собрались в одной из изб, недалеко от колодца. Палисадники в деревне были обнесены плетнями. За плетнями цвели, радовали глаз крупные жёлтые подсолнухи, других цветов местные жители, похоже, не признавали.

Неожиданно подсолнухи в ближайшем палисаднике зашевелились, в макушку кола, на котором хозяйка сушила крынки, вцепилась маленькая, испачканная грязью рука, и из-за плетня показалась любопытная черноволосая голова. Захлопали внимательные тёмные глаза: хлоп-хлоп, хлоп-хлоп!

– Выходи, не бойся! – крикнул пацанёнку лейтенант. – Немцы тут были?

– Были, дядьку! – похлопав глазами, ответил пацанёнок.

– Убили кого-нибудь? Чего женщины так громко плачут?

– Убили.

– Кого?

– Ваньку Малохольного.

– Это кто? Председатель сельсовета, что ли?

– Не-а.

– А кто?

– Да дурачок, дядьку. В каждой деревне должен быть свой дурачок. Вот и у нас был, – голос у пацанёнка сделался печальным, он жалел дурачка, на лбу возникла горькая вертикальная складка, – Ванька Малохольный.

– Товарищ лейтенант, – маленький солдат с силой дёрнул Чердынцева за рукав гимнастёрки. – Немцы!

– Что? – лейтенант вскинулся на сиденье мотоцикла. – Где?

– А вон, на дороге. В конце деревни.

В устье изогнутой кривым луком деревенской улицы пылил мотоцикл – он плыл в этой пыли, будто катер в воде – в обе стороны взмётывались светлые лёгкие струи. Экипаж управлял сильной, старательно тарахтящей машиной по схеме, уже известной: за рулём высился мотоциклист в танковом шлеме, в коляске важно, будто крупный воинский начальник, восседал пулемётчик в каске.