Лестница из терновника. Трилогия

– Ждали, что Анну сделает так же, - усмехается Рийну, кусая губы.
– Ждали людей Анну, стоя на стенах, держали фитили наготове, думали, он сдурит - а теперь сами творят эту глупость.

– Или это - предательство!
– рычит обожжённый.
– Кто-то во Дворце решил положить братьев у этих адовых ворот, суки!

– Они просто не верят, что Чангран уже наш, - говорит Кору презрительно.
– Они думают, что им дадут прогарцевать по городским улицам, а мы будем лежать тут ниц, в пыли, и ждать, когда они нас расстреляют! Ох, и дерьмо же...

Элсу смотрит на Кору с тихим обожанием.

– Кору, солнце моё, метаморфоза превращает в бабочек северянок, но не тебя!
– говорит он восхищённо, и Кору прячет в ладони довольный смешок.

– Правильно делает, - говорит Рийну.
– Всё делает правильно. Мне нравится твой командир, Барсёнок.

– Ненадолго, - говорит обожжённый.
– Если девка права, то наши ещё опомнятся.

– Меня называешь девкой, ординарца Львёнка?
– удивляется Кору.

– А как тебя называть, братом?!
– огрызается обожжённый волк и тоже удивляется, потому что реплика вызывает смех не только у Элсу, Юу, и самой Кору, но и у проснувшихся раненых.

Канонада, тем временем, превращается в настоящую артиллерийскую дуэль. Грохот разрывов. Стрельба из пистолетов почти не слышна за пушечной пальбой.

– Ага. Наши развернули лафеты, - говорит обожжённый.
– Сейчас высадят ворота - и в преисподнюю...

– Наверное, - соглашается Рийну.
– А чему ты радуешься? Тебя, брат, обрежут или прирежут - и разбираться не будут, за кого ты переживал.

– Как можно быть настолько развратным типом, чтобы рубиться с врагом, а думать о его теле - не постигаю, - бормочет обожжённый, но это уже просто попытки заглушить страх и ощутить себя на высоте.

Мне кажется, что я слышу в грохоте пушечных залпов треск и хруст ломающегося металла - и канонада делается реже, зато снова слышны выстрелы из пистолетов, вопли, кажется, и дикий визг лошадей.

– Они в городе, - говорит Кору.
– Или сейчас войдут. Драка в воротах.

– Нет, - говорит Элсу, кусая губы.
– Может, ещё и нет. Ворота по-всякому легче оборонять, чем войти в них.

Мне становится нестерпимо сидеть здесь, когда там идёт бой. Там наверняка нужна моя помощь. Я не выдерживаю.

– Элсу, - говорю я, - Юу, ребята, простите меня. Там - раненые, а я с лекарствами - здесь. Всё равно тут от меня мало толку.

Ри-Ё и Кирри встают, но я качаю головой.

– Вам оставлю снадобья, убивающие боль. Вот и вот. Кирри умеет этим пользоваться. Вы тут - за меня. А мне нужен кто-нибудь, кто знает город и может идти. Есть такие?

– Я, - неожиданно говорит обожжённый волк.
– Побежали смерть искать, а, язычник?
– и смеётся той половиной лица, что целее.

– Я бы ему не верила, - говорит Кору.

– Ну а я верю, - улыбаюсь я и помогаю обожжённому подняться.
– У него там тоже раненые братья, видишь ли. А ещё он боится умереть в компании диссидентов, а не в бою. Да?

– Да, - говорит обожжённый.
– Меня звать Нухру ад Эра. Пойдём, Ник, поглядим - душа болит сильней, чем рожа, Творец мой оплот...

– Чангран - такой красивый город, - говорит Кирри дрожащими губами.
– Посмотри на него, Ник...

Ри-Ё держит пакет с ампулами, кивает. Его глаза полны слёз.

Кирри подаёт Нухру меч, а Юу - заряженные пистолеты. Нухру затыкает пистолеты за пояс жестом мультипликационного разбойника.

– Хочешь сам себе естество отстрелить и в Синюю Цитадель уйти?
– спрашивает Кору, но Нухру не обращает на неё внимания. Он слушает - и тянет меня за рукав.

И мы бежим с базарной площади по вымершим утренним улицам, мимо наглухо закрытых дверей и ворот, в сумраке вторых ярусов городских зданий - а по улицам постепенно расползается туман порохового дыма, и я слышу... людей слышу.

Не только оружие. Бой совсем рядом.

– Тебе не больно, Нухру?
– спрашиваю я на бегу.

– От резких движений только, - выдыхает он.
– Волшебство. Я в курсе, что ожоги обычно дико болят - гуо тебя поцелуй, Ник, как ты это делаешь...

– Рубцы останутся, - говорю я зачем-то.

Нухру неожиданно прыскает, как девушка.

– Вот и славно. Девкам не помешает, а парни не позарятся!
– и останавливается.

– Что?
– спрашиваю я.

– Площадь перед воротами, - Нухру машет рукой на поворот улицы.
– Замедлись, подстрелят.

Мы осторожно заглядываем за угол дома.

На площади - свалка. Бойцы спотыкаются о трупы. Ворота разнесли ядрами в клочья, обломки чугунной решётки и тяжёлых створов валяются на разбитой мостовой. Пяток разбитых телег и какие-то бочки используются нашими, как прикрытие для стрелков - но как они разбирают в общей сутолоке рукопашной, по кому стрелять, не постигаю. Сверху, с городской стены, палят из пушек по наступающим - но выстрелы всё реже. Всё вокруг затянуто дымом - и я мало что могу разобрать. От едкой пороховой вони тяжело дышать.

И тут меня осеняет, что, в сущности, я не знаю, что делать. Я - сугубо штатский человек, и я - последний землянин, который обнажит оружие в чужом мире для чего-нибудь, кроме тренировки, игры или попытки достичь взаимопонимания. И сейчас - никого из них я не убью.

Я не могу, не имею права их убивать.

Следовательно, сейчас убьют меня. Я спокойно, как-то отстранённо, это понимаю - и обвожу площадь внимательным взглядом, следя за качеством передачи изображения. Для далёкой Родины - напоследок.

На брусчатке, в метре от моей ступни - тонкая рука в медном браслете, воскового цвета, заканчивающаяся у локтя лохмотьями красного мяса и белой торчащей костью; и почему для меня в этой бойне должны быть какие-то исключения? Потому что я тут наблюдатель?

Нухру вдруг резко толкает меня в плечо - пуля обдирает мне щёку и выбивает фонтанчик каменной крошки из стены дома.

– Дурак ты, - шипит Нухру и тянет меня за руку по какой-то сложной траектории.
– Не дёргайся, ты, я твою шкуру спасаю, чтоб не подстрелили тебя, дурака...