Лестница Шильда

–  Я не подумал об этом, — согласился Чикайя.

–  Я пошутила.

–  А было бы прикольно. — И безопаснее.

–  Ну что, готов ли ты раскрыть мне великую тайну?

Чикайя притворился равнодушным.

– Предупреждаю: смотреть, скорее всего, не на что.

Он указал лучом света от лампы в нужном направлении через крышу, но намеренно держал ее слишком низко.

–  Туда.

Они шагали по черепичным плиткам в полной тишине. Добравшись до радиатора, Чикайя показал пятно радужной пленки, на которое наткнулся ночью.

Мариама обследовала его. Чикайя почти ожидал, что она тут же определит вещество и предложит гораздо более простое объяснение. В пух и прах разобьет его грезы. Но она, казалось, была так же сбита с толку, как и он сам. Когда он продемонстрировал реакцию пленки на свет, она уточнила:

–  Вот поэтому ты думал, что будет нечего показывать? Ты опасался, что солнечный свет ее разрушит?

–  Нет. Эта часть поверхности радиатора все время затенена.

–  Но с неба в любом случае попадает сколько-то света.

–  Это правда, — признал он. — Но если она была там прошлой ночью, то она либо способна выжить при таком сильном, хотя и непрямом, освещении, либо же сформировалась после захода солнца по крайней мере однажды. Так почему бы ей не зародиться там снова, даже если?…

Мариама терпеливо покивала.

–  Да, ты прав. Так от чего же ты меня предостерегал?

У Чикайи сжалось горло.

–  Я соскреб немного и поместил на другое ребро, примерно так же затененное. Чтобы посмотреть, не сможет ли оно… — Он не смог закончить.

–  Разрастись?

Он тупо кивнул. Мариама завопила от восторга.

– Где??!!

Она выхватила у него лампу, но, когда он отобрал ее назад, не стала сопротивляться. Только сжала его кисть и прошептала:

–  Ты можешь мне показать? Ну пожалуйста!

Они бродили вокруг радиатора, помогая друг другу не упасть. Чикайя твердил себе, что не стоит волноваться, найдется ли что- нибудь вообще; если ничего не сыщется, они по крайней мере вместе высмеют его грандиозный бред.

–  Вот здесь.

Он направил лампу в клиновидную межреберную выемку, по-прежнему не уверенный, что это и есть то самое место.

–  Ты что-то видишь?

Мариама обняла его одной рукой, чтобы он не трясся и не раскачивал лампу.

Прямо перед ними было овальное пятно, размером где-то с его руку, а шириной в точности как его соскоб с ножа.

Мариама перехватила лампу и опустилась на колени, чтобы присмотреться внимательнее. Пятно тут же стало расползаться. Она отвела источник света.

–  А этой ночью его тут не было?

–  Нет.

–  Так что это должна быть новая… — Она замялась, подыскивая верное слово.
–  Колония? Думаешь, что это она и есть?

–  Не знаю.

Она повернулась к нему.

–  Но оно живое, так ведь? Оно должно быть живое!

Чикайя молчал, наверное, минуту. Он думал сперва, что результат отметет все сомнения, но теперь у него возникли новые. Доказательство все еще слишком зыбко, чтобы ручаться за справедливость экстраординарных выводов.

– Есть химические вещества, которые вытворяют такие странные штуки… — начал он. — Я не уверен, что этим доказывается.

Мариама встала.

–  Мы должны кого-нибудь разбудить. И показать им. Немедленно.

Чикайя ужаснулся.

–  Но они узнают, что мы натворили. Узнают, что мы нарушили Замедление.

–  Ой, я тебя умоляю. Никто и не вспомнит. Ты хоть понимаешь, какая это редкость?

Он кивнул, соглашаясь.

–  Но ты мне обещала, что…

Мариама расхохоталась.

–  У нас не будет никаких проблем, потому что находка тысячекратно важнее, как же ты не понял!..

За пределами Земли жизнь развилась только на трех мирах. Совсем простая, бактериальная, но в каждом случае уникальная. Каждая биосистема работала на особой химической основе, используя особые методы сбора энергии, состояла из особых структурных единиц, по-своему хранила и переносила информацию. На самом грубом, донельзя прагматичном уровне знание это не представляло особой ценности; технология давно превзошла природу по эффективности решения таких задач. Но каждый, сколь угодно редкий, проблеск биогенеза мог еще немного прояснить природу и закономерности происхождения жизни. Крыша этого здания станет самым популярным местом на сотни световых лет вокруг.

Чикайя сказал:

–  А вдруг это привнесенное нами загрязнение? Невелика будет польза от такого открытия.

–  Ну и что? Ты подумай: ничто из привезенного нами на эту планету не могло мутировать самостоятельно. Каждая клетка каждого растения, каждая клетка в наших телах содержит пятьдесят самоубийственных ферментов, вырезающих всю генетическую линию при первой же ошибке. Оно не в большей мере наше, чем… какая-нибудь странная, непонятно кем изготовленная машина, которую могли бы раскопать там, во льдах.

Чикайя начинал уставать от постоянной балансировки на покатой крыше. Он сел и прислонился к ребру. Его температура сейчас равнялась температуре тела. Как только закончится Замедление, ребро раскалится до точки кипения воды.

Что больше понравится местной форме жизни?

Развилась ли она тут еще до Замедления и приспособилась к относительному похолоданию или же, наоборот, выбралась из оледеневшего дерьма и колонизировало радиатор лишь после того, как Замедление уничтожило ее хрупкую экологическую нишу?

Мариама села подле него.

–  Нам придется уйти, — сказала она.

–  До утра нельзя подождать?

–  Я не про нас в этот самый миг. Мы все должны будем покинуть Тураев. Они эвакуируют планету! Мы все уйдем куда-нибудь.

Она улыбнулась и добавила с притворной завистью:

–  Мне всегда хотелось стать той, кто выведет это местечко из ступора. Но сдается мне, что ты отбил у меня сие почетное звание.

Чикайя сидел безмолвно, чуть хмурясь. Слова продолжали звенеть в его ушах. Он понимал, что она права. Таков универ сальный принцип любой космической цивилизации. В каждом из трех особых случаев планету объявляли карантинной и предоставляли своей судьбе. Впрочем, из тех миров только один был уже заселен. Местные формы жизни развились и вымерли задолго до запуска колонистами первых спор. Но какими бы крохотными и рассеянными они ни были, четкая химическая сигнатура в атмосфере после них осталась.