Лестница в небо

— Да нет, — Гарри еще раз пробежался глазами по всем пунктам. — Вроде бы все.

— Я никогда в жизни не поверю, что мисс Грейнджер не попросила принести ей пару книг.

— Нет, — твердо сказал Гарри — Пачка бумаги для принтера формата А4 — есть, книг — нет.

— Это она запамятовала, наверное, — успокаивающе проговорил Снейп. — Представьте себе: придете вы с пустыми руками, а ее вдруг постигнет глубокое разочарование. Как Марианская впадина. Я бы даже сказал, она придет в бешенство. Вы когда-нибудь видели мисс Грейнджер в бешенстве?

Поттер подозрительно уставился на бывшего слизеринского декана. Тот сделал скорбное лицо и возвел очи горе. Гарри вздохнул:

— Да, Гермиона без книги — это нонсенс. Что посоветуете?

— «Магические растения Галапагосских островов: эндемики и реликты».

Гарри тоскливо глянул на толстенный фолиант, вздохнул и сунул его подмышку:

— До свидания, профессор. Мне было очень приятно с вами повидаться.

— А мне-то как, вы себе даже не представляете, — пробормотал Снейп и едва успел выскочить из своей лаборатории, прежде чем в камине погаснет зеленое пламя.

*

Гарри осторожно положил пакет с вещами на подоконник, талмуд на прикроватную тумбочку и хлопнул себя по лбу.

— Надо было фрукты захватить!

— Зачем? — Гермиона приоткрыла опухшие веки. — Привет! А где Джинни?

— Больным и немощным друзьям всегда фрукты приносят. А еще шоколадных лягушек, леденцы и всякие разные тянучки для поднятия бодрости духа! — Гарри наклонился к Гермионе и слегка приобнял ее. Она зашипела, он тут же отстранился: — Извини. Очень больно?

— Терпимо, — она успокаивающе улыбнулась посеревшими губами. — Не надо мне тянучек — я на диете. Безтянучковой.

— Вот и хорошо. У меня их все равно нет. Закрутился совсем. Джинни как услышала, что с тобой случилось… в общем, ты можешь нас поздравить — мальчика мы назовем Альбус-Северус, как и планировали. Правда, немного раньше.

— О, Боже! Надеюсь, с Джинни все в порядке? А с малышом? Мне так жаль.

— Не переживай, — молодой отец гордо выпятил грудь. — Ей оставалось доносить всего ничего. Мне кажется, она даже слегка обрадовалась. Там с ней сейчас Молли, Артур и Джеймс. Он не желает отходить от братишки ни на шаг.

— Мой крестник — настоящий джентельмен и истинный рыцарь.

— Лоботряс он, каких свет ни видывал. Ремень по нему плачет. Ты лучше скажи, как тебя снова угораздило? Чем вы там в своем Отделе Тайн занимаетесь?

— Это — страшная тайна, — заговорщически шепнула она другу. — Ты все нашел?

— Все. Хотя, если бы не профессор Снейп… — Гарри взъерошил волосы, снял очки, протер стекла и, подслеповато щурясь, поинтересовался, как бы между прочим: — Что у вас с ним?

— В смысле? — Гермиона снова попыталась приоткрыть веки. Ее багровое, распухшее лицо и шея были покрыты жирной мазью, а кожа на руках отпадала белыми чешуйками.

— Я… вы…он волновался. Он переживал за тебя.

— Он прямо так сказал?

— Нет. Просто он ни разу не заорал: «Поттер, вы — идиот!» И как вы с ним уживаетесь только? Это ж только в дурном сне привидеться может: ты и Снейп! В одной квартире! Кому рассказать — не поверят.

— На самом деле, иногда это бывает даже забавно. Если бы я не чувствовала себя ежеминутно круглой идиоткой с размягчением мозга в начальной стадии. Но лучше, если он будет считать меня дурочкой, чем поймет, что все это время я его обманывала.

— Не так уж сильно ты его и обманула.

— Кто ж знал, что ему взбредет в голову прогуляться в такую рань? У меня как-то внезапно испарились все объяснения, заготовленные на случай, если он появится в моей квартире. Десятки раз прокручивала в мыслях сценарий нашей первой встречи. Вот Гермиона Грейнджер сообщает профессору Снейпу в чем заключается ее идея. Он же, как истинный ученый, проникается необходимостью временно ограничить свою свободу передвижения и тихо наслаждается возможностью работать в нарисованной лаборатории, а специалист Отдела Тайн продолжает свои исследования.

— И?

— И в результате я получила то, что имею: непроверенное заклинание дало побочный эффект в виде рассеивания дальности действия. Теперь этот самый — язвительный, сварливый и просто невыносимый — человек чувствует себя в моей квартире больше дома, чем я. А я стараюсь не попадаться ему на глаза, чтобы он вдруг не вспомнил, что согласился натаскивать меня по зельеварению. Вот скажи, зачем я тогда ляпнула про это чертово звание?

— Скорее всего, подсознательно ты всегда мечтала стать Мастером Зелий, только упорно скрывала сей позорный факт своей биографии. Обычная мания величия.

— Да ну тебя, — обиделась Гермиона. — Я же серьезно. Мне хочется провалиться сквозь землю по десять раз на дню. И так уже почти три месяца подряд. Не понимаю, зачем я послушалась профессора МакГонагалл и не вернула все на круги своя. Она сказала, что «Небольшая встряска пойдет Северусу на пользу». Только трясет почему-то именно меня. Наверное, это какая-то весьма сложная и запутанная форма психического расстройства, сродни ломке наркомана. Извращенный вид мазохизма, когда упорно создаешь себе трудности, чтобы затем успешно их преодолевать. Или не совсем успешно, но уж точно мучительно и долго. Дабы растянуть удовольствие. Клиническую картину классической паранойи завершает постоянное ощущение, что мне смотрят в спину. И тогда по ней начинают носиться мурашки особо крупных размеров. И волоски на руках дыбом становятся. Хотя иных развлечений, кроме как держать под контролем любой объект, попадающий в поле зрения, у профессора не имеется, надо сказать. Наверное, он еще и дневник ведет. Или журнал лабораторных наблюдений.

— Не думаю, что он когда-нибудь смирится со своим заточением. Но сейчас самое главное, что эксперимент прошел успешно — тебе удалось выделить отдельно взятую духовную сущность, изолировать ее и блокировать на определенном пространстве. Ты же этого добивалась?

— Эксперимент… чувствую себя хирургом, режущим по живому. Мне иногда кажется, что профессору абсолютно безразлично происходящее вокруг. У него впереди вечность. Вечность, которую его дух обречен провести в заточении на картине. Плоский мир — без друзей, без тепла, без души, без жизни… И так до тех пор, пока краски на полотне не поблекнут и не осыплются. Медленное угасание, растянутое еще бог знает на сколько. Окончательное и бесповоротное стирание из бытия. Это ужасно. Иногда ночью я просыпаюсь в холодном поту и вспоминаю всех этих людей на портретах в Хогвартсе — они ведь когда-то тоже существовали. Плакали, смеялись, были… Призраки, портреты — склеп. Отзвуки эха. Мне страшно.

— Тебе надо отвлечься и взять небольшую передышку. Ты сама себя загоняешь в тупик.

— Ты же знаешь, что я не могу. Через месяц исполнится ровно девять лет. Нужно успеть с приготовлениями.

— Послушай, нельзя же казнить себя столько времени.

— Я могла бы помочь ему тогда, — она устало откинулась на подушки. — Простейшее кровоостанавливающее заклинание и все. Это уже вошло в привычку — сидеть и терзать себя за несделанное, порицать за несказанное… битье головой о стену давно стало моим любимым хобби.