«Летающий танк». 100 боевых вылетов на Ил-2

Впервые за время войны мы наелись мяса досыта. Через деревню, где мы жили, проходила магистральная шоссейная дорога, соединявшая город Оппельн с Гросс-Стрелиц. На перекрестке часто видели регулировщицу – красивую девушку. Потом ее не стало. Ребята поинтересовались, куда она подевалась. Их старший грустно ответил: «Ночью какая-то сволочь из автомата срезала. Похоронили ее вон у того дома», – и показал на обычный деревенский дом близ дороги. По прибытии в Штубендорф мы узнали, что сюда полк перебрался, я не оговорился – именно перебрался, а не перелетел с аэродрома Гросс-Стрелиц. Этот аэродром, как выяснилось, находился на болотистой местности. Накануне прилета полка стоял мороз и крепко прихватил грунт. Но, как только наступила оттепель, он пришел в нерабочее состояние. Самолеты стали вязнуть в трясине.

Понимая, в каком положении оказался полк, противник тут же нанес по нему удар, правда, не бомбардировочный, а истребительный. Нам повезло: в основном он пришелся не по нам, а по соседям-истребителям. Необходимо было принять срочные меры по приведению полка в боеспособное состояние. Вследствие полной непригодности рабочей полосы он потерял ее и стал хорошей целью для ударов немецкой авиации. Некоторые машины осели в болото по самые крылья. Положение спасло предложение старшего инженера полка Перепелицы разобрать самолеты и перевезти их в разобранном виде на другой аэродром. Отстыкованные крылья и снятые винты везли на одной машине, а облегченный самолет, вытащенный из трясины, на другой. Через полтора часа колонна машин с самолетами была на новом аэродроме. К утру следующего дня все самолеты были собраны, и после их облета полк вновь стал боеспособным. Штубендорф для меня был первым аэродромом на немецкой земле.

Наконец наступил момент, когда топаю по логову фашистов. Думал ли я об этом в 1941 году, когда немцы были на окраинах Москвы. Вполне понятно состояние немцев. Побросав дома, они прячутся в лесах или ушли в сторону наступающих союзников. Напуганные фашистской пропагандой, они боялись мщения за свои злодеяния, но вскоре убедились в обмане. Часть из них вернулась в дома, появились и рабочие во взорванном военном городке школы. Там они занялись уборкой территории от битого кирпича. Хотелось с ними поговорить, но незнание языка не давало такой возможности. Как я ругал себя за то, что с ленцой учил немецкий и знал только отдельные слова!

С середины февраля полк возобновил боевую работу. За зиму наибольшее количество боевых вылетов я произвел именно с этого аэродрома. Активные наступательные действия фронта приостановились. К этому времени была полностью освобождена Южная Польша. Боевые действия перенеслись на территорию самой Германии. Форсировав Одер и Нейсе, мы постепенно продвигались в глубь страны. В тылу фронта остался блокированный Бреслау. Полк производил вылеты на разведку, наносил удары по различным объектам, поддерживал действия наземных войск на тех направлениях, где продолжались наступательные действия.

Чаще летали в районы захваченных плацдармов под Ратибор, Обер-Глогау, Тропау. Сопротивление противника резко возросло. Пока войска фронта продвигались по Силезскому промышленному району, немцы успели создать оборону западнее Одера и Нейсе, подтянув туда резервы. Нашим же войскам была необходима пауза, чтобы подготовиться к завершающим ударам. Авиация продолжала держать противника в напряжении, била по тыловым объектам, аэродромам, артиллерийско-минометным позициям, держала под контролем железные и шоссейные дороги.

Заметно усилился зенитный огонь, активизировалась истребительная авиация противника. Особенно много было эрликоновских установок. 15 марта при полете на разведку по маршруту Козель – Обер-Глогау – Ейкендорф мы летели в сплошном ливневом огне эрликоновских трасс, напоминавших струи воды из пожарных брандспойтов. Большую часть полета мы с Чернышевым летели в таком огне. После посадки оба вылезли из кабин мокрыми от пота. Непрерывное маневрирование основательно вымотало нас. Из этого вылета мы привезли большое количество пробоин, но, к счастью, они были неопасными. В другой раз нашей эскадрилье длительное время пришлось пробыть под огнем 37-мм автоматов. У моего ведомого Виктора Сорокина разорвавшийся снаряд сделал большую пробоину в фюзеляже. Через образовавшееся отверстие вывалился аккумулятор и вместе с бомбами полетел на головы фрицев. После полета техник, осматривая машину и не найдя в ней аккумулятора, решил разыграть летчика: «Командир, а аккумулятор вы куда дели, не сменяли, часом, на водку у немцев?» Сорокин, скромный парень небольшого роста, от неожиданного вопроса растерялся и не смог ответить ему такой же шуткой. Технарь, продолжая наседать на Виктора и видя, как тот, краснея, не может ему ответить тем же, улыбаясь, продолжил: «Оказывается, вот вы зачем летаете – казенное имущество транжирите. Придется сообщить начальству, чтобы высчитали за него деньги». Другой на месте Сорокина наверняка нашел бы, что ответить, но Витя так и не нашелся, что сказать старшему по возрасту технарю. Такие шутки бывали нечасты и случались, когда все возвращались с задания. Но они были нужны – снимали нервное напряжение у летчиков.

Особенно сильный зенитный огонь велся с пятисотметровой горы Цобтен (по-польски Собутка). В ясную погоду с нее отлично просматривалась местность на десятки километров. Это давало возможность противнику держать под контролем действия наших войск и затрудняло выполнение оперативных задач фронта. Фашисты прилагали все силы, чтобы удержать ее в своих руках. Гора эта, набившая всем оскомину, находилась примерно в пяти километрах от города Легниц (Легница), близ нее город Швидниц (Свидница). В течение всего светлого времени здесь непрерывно патрулировали ФВ-190 и Ме-109. За время боев в Силезии дивизия понесла наибольшие потери именно в районе Цобтен, за что летчики прозвали ее «горой смерти». Редкий вылет обходился без потерь.

Боевые действия нашего корпуса прикрывали истребители дивизии генерала Демидова, прибывшей с Дальнего Востока. Ее летчики по возрасту были старше, имели отличную технику пилотирования и большое желание показать, на что способны дальневосточники. Не имея боевого опыта, они в первых же полетах показали, на что способны. Не пасовали, дрались на совесть. За лихость, смелость и отвагу ребята нарекли эту дивизию «дикой». В районе Цобтен они показали немцам свои бойцовские качества и «завалили» немало «стервятников».

Но была у них и слабость: хотели получить побольше наград. По-человечески я их понимал: месяц-другой, и война закончится, а они только прибыли. Конечно, это касалось не всех, но заметно бросалось в глаза в сравнении с летчиками других истребительных частей, прикрывавших нас ранее. Был случай, поставивший меня в неловкое положение. Один комэск из этой дивизии прибыл к нам в полк. Приветливо улыбаясь, он попросил подтвердить самолеты, сбитые летчиками его эскадрильи. Это был уже второй случай, когда ко мне обращались с таким вопросом. Видя, с какой настойчивостью истребитель просил подтвердить то, чего ни мы, летчики, ни воздушные стрелки не видели, невольно подумал, насколько было бы приятнее наблюдать, как на самом деле падают сбитые ими «стервятники». В этот раз я лично не видел ни одного самолета, сбитого нашими истребителями, поэтому решил, как и в первом случае, собрать эскадрилью и в присутствии их представителя опросить летчиков и стрелков, кто, что и когда видел. Сообщил об этом истребителю. Он отнесся к этому как-то суховато. По тону его слов мне показалось, что это ему не очень-то по душе. Видимо, он рассчитывал, что я возьму все его тридцать бланков и подмахну их не глядя.

В присутствии всей эскадрильи были зачитаны бланки подтверждений. Каких там только самолетов не значилось – транспортные, связные, бомбардировщики, но больше всего было истребителей. Никто из присутствующих не мог подтвердить ни одного из них. Представитель истребителей сидел с удрученным видом, ни на кого не глядя. Мне его стало жаль. Пришлось взять на себя грех и подписать несколько подтверждений, ловя себя на мысли, что кто-то, вроде меня, точно так же им подписывает фикцию, и славные истребители получают за это ордена. Интересно, сколько таким путем было «сбито» самолетов противника? Ведь сведения по ним пошли по всем инстанциям вплоть до Верховного. В конце войны мне не раз доводилось видеть летчиков этой дивизии.

У многих из них на груди красовалось по нескольку орденов, полученных в последние месяцы войны. Наверняка среди них были и те, кто носил награды благодаря моей помощи. И все же, несмотря на эту слабость, воевали они хорошо. Летали смело, вели бои с численно превосходящим противником, никогда не бросали нас при сопровождении, как это иногда бывало на Прибалтийских фронтах. Особенно приятно было летать с эскадрильей Бредихина. Они чаще других сопровождали нас.

Не помню точно, был ли среди них летчик Павлов, но запомнился он тем, что в одном из полетов, будучи ведущим пары, пошел прикрывать мою группу. У ведомого забарахлил мотор, и он вынужден был вернуться домой. На нас напала шестерка Ме-109. Павлову пришлось вести с ними бой одному. Летчик сделал все возможное, чтобы не допустить истребители к штурмовикам. Домой мы вернулись в полном составе без серьезных повреждений.