«Летающий танк». 100 боевых вылетов на Ил-2

С замиранием сердца техсостав, находившийся в этот момент на стоянке, наблюдал за происшедшим. Подойдя сзади, «як» правой плоскостью рассек тело несчастного пополам. Верхняя половина тела упала на землю с зажатыми в руках бомбами. Случай гибели оружейника явился наглядным примером для всех. Вот к чему может привести беспечность и невнимательность на летном поле.

Активные широкомасштабные наступательные действия на нашем фронте приостановились. Для их продолжения не хватало сил и средств. Требовалась перегруппировка войск и пополнение их всем необходимым для нового мощного броска. Пока шла подготовка, часть войск на занятой территории вела бои по улучшению позиций и отражала атаки противника, пытавшегося вернуть утерянные рубежи или выйти из окружения. В отдельных местах немцам удалось отбросить наши части на восточный берег Одера. В этих боях активное участие принимала штурмовая авиация. Мы вели непрерывную воздушную разведку, наносили удары по транспортным средствам противника, уничтожая их на дорогах, в местах скопления, при погрузочно-разгрузочных работах, держали под контролем действия вражеской авиации, нанося удары по аэродромам.

Много неприятностей доставлял Бреслау. Блокированный еще в феврале, он стойко держался и не собирался капитулировать, несмотря на неоднократные ультиматумы командования фронта. Находясь в тылу наших войск, он держал часть сил, которые можно было бы использовать для решения других задач. По городу неоднократно наносились массированные удары авиации 2-й воздушной армии. Кроме того, он подвергался частым налетам более мелких групп самолетов. Сильно разрушенный город продолжал стойко держаться, и фашисты предпринимали все, чтобы выстоять. До нас доходили слухи о приковывании цепями к лафетам орудий зенитчиков, находившихся на крышах домов, чтобы они, не имея возможности покинуть боевые посты при адских бомбардировках нашей авиацией, до последнего вели огонь по самолетам. Зенитный огонь был очень сильным. Только плотный дым пожаров мешал им вести прицельный огонь.

Немало наших летчиков сложили свои головы под Бреслау. Здесь был сбит известный пикировщик дважды Герой Советского Союза генерал Полбин. Были потери и у нас. Запомнился рослый летчик из 2-й эскадрильи Бугров. От прямого попадания зенитного снаряда его самолет рассыпался на части. Наиболее сильные налеты проводились раз в 10–15 дней. В городе не было ни одного дома, не пострадавшего от бомбардировок. И, несмотря на столь критическое положение, фашисты продолжали держаться. Непонятно, на что они рассчитывали? Некоторый спад накала боевой работы и весенняя распутица, приведшая к раскисанию грунта, на некоторое время снизили интенсивность полетов.

Пользуясь появившимся свободным временем, часть личного состава поддалась соблазну заняться трофеями. Клюнула на это и часть наших девушек. Среди них оказалась член партии Сергеева. Девушки ухитрились съездить в «самоволку» в Оппельн, откуда навезли всякого барахла. Когда об этом узнал Пстыго, то пришел в ярость. Дал им такой разнос, какой только мог. Больше всего досталось Сергеевой. Она получила взыскание по строевой линии и была исключена из партии. После принятия таких мер деятельность «трофейщиков» быстро сошла на нет. Лично я этим никогда не занимался, но однажды все-таки попал в неприятную историю. Летчик Пархоменко из соседней дивизии решил проведать друзей и приехал к нам на трофейном мотоцикле. Я его немного знал и попросил мотоцикл, чтобы сгонять в 135-й полк проведать своего бывшего однокашника и однополчанина Мишу Шатлыгина. Он был единственным оставшимся в живых, с кем я начинал воевать.

По пути в полк надо было проехать через деревню, где размещался штаб 308-й дивизии. Заметив у одного из домов военных, я остановился, чтобы спросить у них, где находится 135-й полк. Вместо ответа пожилой, одетый в летную куртку человек представился начальником штаба дивизии и спросил, кто я такой, откуда и по какому делу еду. После того как я ответил на все вопросы, он, неприветливо смотря на меня, отобрал мотоцикл, ссылаясь на строгий приказ Конева, запрещавший пользоваться трофейным имуществом в личных целях. На доводы, что мотоцикл не мой и принадлежит летчику их дивизии Пархоменко, он никак не реагировал. Так и не повидав друга, пришлось на перекладных добираться в полк. Я очень неловко чувствовал себя перед Пархоменко, который ожидал моего возвращения. Не знаю, как он воспринял потерю мотоцикла тогда, но позже, когда стал служить в нашем полку, не раз вспоминал об этом.

Но самая большая неприятность произошла с командиром полка. Нам была поставлена задача: нанести бомбоштурмовой удар по аэродрому истребителей. Для Ивана Ивановича это была одна из желанных целей. Аэродром легче обнаружить, но главное при штурмовке можно отвести душу. Кому из летчиков-штурмовиков не хотелось видеть, как на земле горят самолеты, которые доставляли им столько неприятностей в воздухе. К тому же можно и себя показать. Видимо, Пстыго хотелось отличиться среди командиров полков, которые в конце войны практически совсем перестали летать на боевые задания. Распоряжение на вылет получили совсем неожиданно во второй половине дня. Время определялось готовностью полка к вылету.

Светлого времени при десятибалльной облачности оставалось не так уж много, поэтому подготовка проводилась поспешно, без тщательной проработки всех деталей, да и сам Пстыго почему-то очень торопился с вылетом. Он был уверен в успехе и, возможно, опасался, что его могут отложить. Но иногда самоуверенность подводит. Группу из 16 самолетов повел он сам. Заместителем у него шел командир 2-й АЭ капитан Четвериков. Боевой порядок состоял из трех групп. Последнюю вел заместитель командира 1-й АЭ старший лейтенант Коган. Командир 1-й АЭ и я остались на земле. Нас не включили в боевой порядок, сославшись на приказ командира корпуса, в котором говорилось о сохранении ведущих групп.

В этом приказе, в числе прочего, говорилось о том, что опытным ведущим меньше шестерки не водить, а если летит командир полка, то по возможности комэсков с собой не брать. Этот приказ (или указание) поступил, вероятно, не от командира корпуса, а от более высоких начальников, может, даже от самого Верховного, который решил поберечь опытных ведущих для войны с Японией. Линия фронта тогда проходила с северо-востока на юго-запад. Объект удара находился юго-восточнее нашего аэродрома, недалеко от чешской границы. Поэтому полк полетел не в западном направлении, а как бы в наш тыл. Для ведения ориентировки район полета особой сложности не представлял, но все равно надо было быть внимательным. У часто летавших летчиков, особенно ведущих, с этим проблем не было. Однако в новом районе базирования Иван Иванович летал мало, к местности с воздуха не присмотрелся и не запомнил характерные ориентиры для самолетовождения.

Для облегчения выхода в заданное место он больше полагался на железные дороги. Их в этих местах было много. Они словно сеткой опоясывали местность в направлении с запада на восток и с севера на юг и находились одна от другой в 35–45 километрах. Самая близкая от Штубендорфа, вдоль которой можно было выйти на него, проходила в непосредственной близости и шла через Оппельн на Гросс-Стрелиц и далее в Силезский промышленный район. На эту дорогу Иван Иванович и рассчитывал выйти. Будучи после штурмовки в возбужденном состоянии, он ее проскочил и продолжал лететь в северном направлении. Вскоре она появилась, но это была уже другая. Нужная дорога осталась в трех десятках километров южнее.

Будучи уверен, что идет правильно, он повел группу вдоль дороги, но в расчетное время аэродрома, находившегося западнее ее, не нашел. Не имея представления о своем местонахождении, Иван Иванович решил, что надо пролететь еще дальше. Не принимая во внимание подсказок своих летчиков, он снова повернул на север. Поняв, что заблудился, он занервничал и стал метаться всем полком в поисках своего аэродрома. На самом деле группа удалялась от него все дальше в северо-восточном направлении, упустив при этом такой важный элемент самолетовождения, как время. За ним он, видимо, не следил и не вел отсчета при отходе от цели. Сделай он это, сразу бы понял, что давно проскочил нужную дорогу.

Видя, что топливо подходит к концу, Четвериков передал летчикам по радио: «Все, кто хочет сесть дома, идите за мной». Кое-кто было пошел за ним, но грозный окрик командира полка заставил их немедленно возвратиться. Так что на своем аэродроме сел только Четвериков. Спустя какое-то время от командира отделилась 1-я эскадрилья. Коган привел ее на аэродром бомбардировщиков Ельс. Об их благополучной посадке нам стало известно поздно вечером. О местонахождении остальных мы узнали только в середине следующего дня.