«Летающий танк». 100 боевых вылетов на Ил-2

Попав в новый полк, я себя не чувствовал спокойно. Ходили упорные слухи о расформировании и этого полка. Как-то командир собрал личный состав и сказал: «Нас не будут расформировывать хотя бы потому, что мы гвардейцы, и нас наверняка не тронут. Поэтому не беспокойтесь и служите спокойно». Прошло около недели. Стояла отличная солнечная погода. Настроение соответствовало погоде. Я сходил с эскадрильей на полигон под Секешфехервар. Собрались лететь снова. Всей группой вырулили на старт. Запрашиваю по радио разрешение на взлет. С командного стартового пункта просят подождать. Через некоторое время поступает команда: «Всем выключить двигатели, из машин не выходить». Проходит минут двадцать. Вылезаю из кабины, иду на СКП. Там оба комэска и весь руководящий состав, лица у всех невеселые. Спрашиваю: «Что случилось?» Командир, нахмурившись, вполголоса говорит: «Из дивизии передали: полеты прекратить, причину не назвали. Заруливайте на стоянку – и в столовую. В два часа на полковое построение».

В летной столовой стоял необычный гомон. Кое-кто успел уже пропустить веселящего, как было заведено в полку. Официантки всегда все знали раньше других. Так было и на этот раз. Улыбаясь, они говорили: «Полк-то расформируют, отлетались». На построении Компаниец, хмурясь, зачитал приказ о расформировании полка. Для меня это сообщение было вдвойне неприятным. Два дня назад я послал воздушного стрелка в Каширу за Полиной. Он должен был оказать ей помощь в дороге. Она готовилась стать матерью. Однако может так случиться, что она приедет сюда, а меня, возможно, здесь уже не будет. В Москве надо было оформить пропуск через границу, потом взять билет, да и сама дорога займет несколько дней.

После построения собрали всех летчиков для опроса, чтобы выяснить, кто на каких типах самолетов желает летать в будущем в связи с почти полным сокращением штурмовой авиации. Большая часть летчиков изъявила желание летать на бомбардировщиках. На истребителях хотели летать менее четверти. В их числе был и я. Уйти из армии пожелали единицы. Перед тем как разъехаться, мы по предложению командира всем составом сфотографировались на память. К сожалению, в основном пожелали запечатлеться техники и воздушные стрелки, летчики же единично. Жаль, что в прежнем полку ни командир, ни начальник штаба с Лагутиным не додумались до этого.

Всех записавшихся в истребители отправили в штаб истребительного корпуса, командиром которого был генерал-майор Утин. В него входила 9-я гв. иад трижды Героя полковника А.И. Покрышкина и 22-я иад подполковника Горегляда. Кopпyc летал на «аэрокобрах». Будущих истребителей собрали в учебную группу при штабе корпуса в Штоккерау. На аэродроме Фельс мы занимались изучением нового для нас самолета и правил его эксплуатации. По выходным дням я ездил на мотоцикле в Гетцендорф узнать, не приехала ли Полина. Она появилась на исходе третьей недели. Бывшие однополчане проводили ее в мой дом. Устроили у хозяйки. Там мы и встретились. Договорились, что Полина пока поживет у нее.

После месяца теории нас ознакомили с пилотажем на УТ-2. Перерыв в полетах на сложный пилотаж не всем понравился, многие уже отвыкли. Кое-кого даже стошнило, и они попросили перевести их в бомбардировочную авиацию. Мне же пилотаж, наоборот, понравился. Он не имел ничего общего с По-2. Самолет легко выполнял фигуры, и хотелось крутить их до бесконечности. Там, где мы учились, полетать на «кобре» не пришлось. Прошли только рулежку. Поначалу она показалась нам сложноватой и требовала соответствующего навыка. Но, несмотря на это, я быстро приноровился и, по мнению инструктора, был готов к полету. Самолетов с двойным управлением не было, и рулежка была последним подготовительным этапом перед самостоятельным полетом. Наибольшую сложность представляли надписи на английском языке. О нем я тогда не имел никакого понятия, и все необходимое пришлось запоминать зубрежкой.

На истребителях

Учеба в корпусной группе закончилась. После нескольких дней ожидания нас распределили по полкам. Меня больше интересовало, не в какой полк я попаду, а кем я там буду. Ведь как летчик-истребитель я был новичком и по уровню подготовки не соответствовал даже рядовому летчику. Единственно, в чем мог соперничать, так это в боевом опыте, и то как штурмовик, да в общем налете. Все остальные премудрости надлежало приобрести в будущем. Каково же было мое удивление, когда я узнал, что назначен на должность командира эскадрильи. Выкупавшись в последний раз в водах совсем не голубого Дуная, я отправился в 129-й гвардейский истребительный полк. Он базировался на аэродроме Потендорф в Восточной Австрии, в двух десятках километров от города Брук. Это был стационарный аэродром с небольшой бетонированной полосой, подорванной фашистами, были также подорваны ангары и служебные здания. В Потендорфе базировалась вся 22-я истребительная дивизия.

Командир полка Герой Советского Союза подполковник Фигичев принял меня приветливо. Зная, откуда я прибыл, он почти ни о чем не спрашивал. Назначил в 4-ю, резервную, эскадрилью, которая еще не сформировалась. Понимая мое смущение, вызванное тем, что не летаю на истребителях, подбодрил словами: «Не робей и не смущайся, будешь летать не хуже наших гвардейцев, было бы желание. Летчик ты бывалый, натаскаем на «кобре». На полковом построении он представил меня полку. Разумеется, я никого не знал, но одного приметил. Это был командир эскадрильи Герой Советского Союза капитан Лусто. С ним мы маршировали в одной колонне на Параде Победы. Тогда он еще не был Героем.

Высокое звание, вероятно, ему присвоили после парада в конце июня или июля 45-го года. Мы не были знакомы, но в лицо я его хорошо запомнил по коренастой приземистой фигуре с характерным круглым лицом, красноватым щекам и серьезному выражению лица. Близко с ним познакомиться не удалось, так как вскоре его перевели в другой полк. Зато я хорошо узнал своего наставника, обучавшего меня в полетах на спарке Як-9В, замкомэска старшего лейтенанта Глушкова. Он понравился мне как летчик и как человек. Он должен был научить меня высшему пилотажу на истребителе, чтобы я мог свободно владеть самолетом, не боясь его. В полетах он выкладывался полностью – показывал, что может самолет и что может переносить летчик.

Пилотаж выполнял на всех возможных режимах, включая срыв в штопор, с перегрузками, от которых не только закрывались глаза, но мутнело сознание. Голова при этом, как ни старался удержать ее в нормальном состоянии, опускалась вниз. Мозги буквально отделялись от черепной коробки, на плечи наваливался огромный груз. При таком пилотаже с консолей крыла срывались белые струйки. После серии полетов он доложил Фигичеву о моей готовности к полету на «кобре». Тот дал «добро». Единственное, что на этой машине показалось необычным, так это, пожалуй, показания приборов: высота в футах, скорость в милях, наддув в дюймах. В сравнении с нашими приборами все было необычно.

Однако в последующих полетах я постепенно к этому привык. Через день полетел в зону на отработку пилотажа. Перед полетом Фигичев сделал инструктаж и сказал, что будет следить за полетом с земли и при необходимости подсказывать. В этот день, кроме меня, никто не летал, поэтому следить за мной было нетрудно, и для полета сложилась благоприятная обстановка. С полной уверенностью, что командир следит за мной, я очень старательно и аккуратно выполнил все элементы задания. Отработав, стал заходить на посадку. Запрашивая разрешение на вход в круг, обратил внимание на незнакомый голос. Это был явно не Фигичев.

Не придав этому значения, я произвел посадку и пошел на СКП доложить о выполнении задания. Там, кроме радистов, никого не было. Я поинтересовался у них: «А где командир полка?» – «Его здесь давно нет, как только вы взлетели, так он передал: «Вы подежурьте, пока будет летать капитан, а я поехал в штаб. Скажите ему, что, если захочет, пусть дозаправится и сделает еще один полет в зону», – услышал я в ответ. «Вот это да, – вырвалось у меня, – я-то думал, крутясь в зоне, что Фигичев глаз с меня не спускает».