Летчики

— Как Фросины бутерброды?

— Пожалуй, так.

Оставшиеся бутерброды Мочалов снова положил в карман. Спицын проводил жадным взглядом движение его руки.

Начало светать. Над острой вершиной горы небо стало пепельно-серым. В минуты этого тусклого рассвета можно было разглядеть площадку, ставшую местом вынужденной посадки. Длинная и узкая, она примкнула к огромной остроголовой скале. В противоположном от скалы конце — сугробы, может, быть, под ними пропасть. Только сейчас Мочалов понимает всю опасность, которой подверглись они при посадке. «И как он ходил здесь ночью, — думает майор о Спицыне, — больше не разрешу». Мочалов принял твердое решение: они оба останутся у самолетов. Конечно, было бы заманчивым сделать попытку отыскать дорогу вниз, но этому препятствовало несколько обстоятельств. Уйти вдвоем, бросив самолеты, они не имели права, кто-то один должен был остаться около машин. Пускать же Спицына одного он не решился: не зная дорог, тот мог бы попасть в беду. В горах не положено ходить одному. К тому же Мочалов был уверен, что на их поиски бросят все средства. И они остались.

С рассветом ветер стал постепенно стихать, но на смену пришел морозный туман. Холод сулил летчикам новые бедствия. Они теснее прижимались друг к другу. Мочалов чувствовал, как мороз все сильнее заползает за воротник мехового комбинезона, под туго стянутые обшлага рукавов. Стали неметь ноги; он пошевелил пальцами и почти не ощутил их прикосновения к подошвам.

— Спицын, нужно размяться, — сказал Мочалов, стараясь придать голосу возможно больше бодрости.

Лейтенант поспешно вскочил, точно давно ждал этого предложения. Он сжал кулаки и стал рубить на ходу воздух, нанося удары невидимому противнику. Это упражнение входило в ежедневный комплекс утренней зарядки.

— И вам советую.

Мочалов встал и, разминая ноги, заходил взад и вперед, вначале медленно, потом быстрее. От ходьбы стало теплее.

— Костер бы сюда, — мечтательно произнес он.

Спицын обвел площадку, безнадежным взглядом. Все в молочном тумане.

— Да, будь тут лес, мы бы себя чувствовали получше. Не повезло нам.

— А может, все-таки повезло? Ведь будь тут лес, мы бы и машины вдребезги побили и сами изуродовались.

Спицын улыбнулся:

— Верно, товарищ майор. В этой голой поляне все наше счастье.

— Нужно в сорочке родиться, чтобы в такую минуту такое счастье привалило, — сказал Мочалов. — В безвыходном положении это выход.

— Единственный, — порывисто подхватил Спицын, но Сергей снова сел на камень и, обхватив руками колени, отрицательно покачал головой.

— Был еще один выход, — медленно и тихо проговорил он, не поднимая головы.

— Какой же? — живо придвинулся Спицын.

Усмехнувшись, Мочалов посмотрел ему прямо в лицо. Холодно и колко блеснули серые глаза майора:

— Можно было бы открыть фонарь, встать на сиденье и дернуть за кольцо парашюта. А это, как вы знаете, легко делается. И мы бы сейчас спокойно пили чай у пограничников, а не мерзли на высоте четырех с лишним тысяч метров.

— А самолеты? — встревоженно перебил Спицын.

— Вот в том-то и дело, что самолеты. Я ни одной машины не разбил за годы летной службы. И на войне ни разу не выпрыгивал из самолета, когда его можно было довести до аэродрома. Как же я мог бросить целую, исправную машину, да и вам приказать это сделать? Мы правильно пошли на риск. Если бы перевалили через хребет, давно были бы в Энске. Давайте подведем итог. Человек силен способностью к анализу. — Мочалов положил руки на плечо лейтенанта. — Я рассчитывал перетянуть хребет, но горючего не хватило. Если разобраться, всего на несколько минут полета не хватило, чтобы набрать побольше высотенки. В этом я, как командир, ошибся. Но я был дважды прав в другом. В том, что на площадку, которую увидел, самолеты можно посадить без серьезных поломок. Какой итог? Боевая задача выполнена, мы целы. Материальная часть спасена тоже. Значит, решение было принято верно и нас никто не осудит.

— Вас можно только благодарить! — воскликнул Спицын.

Мочалов остановил его.

— Здесь не очень весело, конечно. Кроме нас, на десятки километров окрест ничего живого. Скоро нам нечего будет есть, а обнаружат нас, если погода не изменится, не сразу. Нужно держаться, Спицын, зубами скрипеть, но держаться.

Над их головами проносились низкие свинцовые тучи. Туман уплыл вниз, и теперь за краями площадки ничего не было видно. Стоя у обрыва, летчики видели внизу одну только молочную пену. Какая погода на земле, ни Мочалов, ни Спицын знать не могли, но каждый хорошо отдавал себе отчет: не может быть и речи о том, чтобы кто-нибудь из летчиков полка смог прорваться в этот день сюда на высоту и обнаружить их, не рискуя разбиться в тумане о скалы.

— Сегодня никто не прилетит на розыски, Спицын, — угрюмо заключил Сергей Степанович. — Давайте извлечем из баков остатки бензина, если они там есть, и попробуем обогреться.

Лейтенант Пальчиков, дежуривший по штабу, подтянул ремень и приотворил дверь в комнату замполита.

— Товарищ подполковник, вас командир полка зайти просит.

Оботов кивнул головой:

— Иду.

Земцов только что вернулся из штаба соединения. В расстегнутой шинели командир полка крупными шагами расхаживал по узкой дорожке от окна до двери и обратно. На воротнике шинели виднелись пятна от растаявшего снега. В тех местах, где Земцов сходил с дорожки, на полу оставались мокрые отпечатки. По скорости, с которой передвигался Земцов, Оботов безошибочно определил, что командир полка не в духе.

— Что случилось, Михаил Макарович? — тихо спросил Оботов.

Земцов остановился и сунул в карманы расстегнутой шинели пухлые руки. Лицо его побагровело.

— Случилось? Нет, Павел Иванович, это больше чем случилось. Я только что из города. В штабе был по поводу снегоочистителей. Оказалось, что мы напрасно ждали еще две машины, там интендант подполковник Стешин документы вместо Энска в Высокое заслал. Энск к юго-западу от штаба расположен, а Высокое двести километров на север. Вот и уплыли туда наши снегоочистители. Фюить! А метель усиливается, все летное поле занести грозится.

Оботов сжал губы, и на его обожженной щеке в нервном тике дернулся мускул.

— Выходит, расчистку аэродрома нам придется вести только двумя снегоочистителями. Мало. Видите, как метет.

— Вижу! — уставившись в окно, мрачно сказал Земцов. В его черных глазах бушевал недобрый огонь. — Я этому интенданту Стешину такой дал разгон, что навек запомнит. Привыкли приходить на службу в десять, уходить в шесть, и все остальное их так же волнует, как и проблема жизни на Марсе.

— Что же вы сделали?

— У генерала Зернова был. Командующему округом звонил. Нам не два; а три снегоочистителя занарядили. Да что толку. Машины придут не раньше как через два дня. А если просвет какой в погоде будет, мы и завтра должны в полет на поиски людей посылать. Дрянь дело, Павел Иванович. Видите, что способен наделать один чиновник в офицерской форме.

Земцов подошел к столу и, стоя к Оботову спиной, сильно толкнул нанизанные на вращающийся стержень макеты истребителей. Самолетики повернулись носами к Оботову. Это резкое движение несколько разрядило накопившийся гнев. Мохнатые брови Земцова раздвинулись, придав его полному лицу обычное выражение.

— Интенданту Стешину командующий обещал как следует всыпать. Это полезно, но положение не исправит. Лишних снегоочистителей нет, а аэродром к утру должен быть расчищен… Павел Иванович, — продолжал Земцов мягче, — один выход я вижу. Всех на расчистку. Летчиков, техников, мотористов… Выстройте полк и пару слов им теплых перед расчисткой. Пусть на работу идут, как на боевое задание. Сделаешь?

— Сделаю, — ответил Оботов.

Четыре дня висел холодный непроницаемый туман над аэродромом. Все тонуло в белесой мгле. Даже верх мачты над штабом, на которой обмякшим мешком висел полосатый матерчатый конус, прозванный за свое участие в определении погоды «колдуном», и тот был скрыт от глаз. Иногда из тумана сыпались на землю капли, смерзались на чехлах самолетов в ледяные комочки.