Летим на разведку

–  А ты думаешь, если мы за линией фронта, то я растерялся, что ли? Сибиряка фашистом не напугаешь!

–  Я думаю о том, чтобы тебе лучше вести осмотрительность. И связь будет надежнее.

–  И я об этом думаю!..

Приступаем к выполнению задания. Высота полета для фотографирования очень мала. Я это знаю и на фотографирование не захожу. Веду машину чуть в стороне от объектов с разворотом, чтобы лучше их видеть. Прохожу над портом, железнодорожной станцией и аэродромом Мариуполь, затем над крупным железнодорожным узлом Волноваха. На путях стоят тридцать четыре состава. В конце полета прохожу над аэродромом Старобешево, аэродромом и портом Таганрог. Сухарев записал в бортовой журнал необходимые данные, а Баглай все передал на КП по радио.

Маскируясь облачностью и солнцем, прохожу севернее Таганрога линию фронта в обратном направлении.

–  Командир, а как ты думаешь, почему по нашему самолету не били зенитки и не встретили истребители?

–  Вон чего захотел, романтик. Говоришь, мало оказали чести? Фрицы на такой маленькой высоте нас не ждали, Петя. На это я и рассчитывал! - отвечаю стрелку-радисту.

–  Уже один вылет есть.

–  Будет один вылет, Сима, когда зарулим на стоянку. Смотрите за воздухом.

–  Пока небо чистое. Доверни десять градусов вправо - выйдем точно на свой аэродром, - говорит Сухарев.

–  Есть десять вправо! - весело отвечаю я.

После посадки докладываю майору Соколову о выполнении задания. Он, сказав мне "хорошо", начал деловито принимать от Сухарева разведданные.

В честь нашего первого удачного вылета девчата-оружейницы - Зоя Картышкина, Маша Климина и Рита Макеева - собрали большой букет полевых цветов и, когда Баглай, Сухарев и я вышли из кабин, поздравили с первым боевым вылетом и, разделив букет на три части, вручили нам цветы.

Вечером ко мне подошел один бывалый летчик, отвел в сторону и сказал:

–  Будешь так ухарски летать - отлетаешься скоро, собьют! И запомни: никаких цветов - нехорошая примета...

Настроение испортилось, но я ответил:

–  Цветы - черт с ними, а воевать буду так, как умею!

Второй и третий боевые вылеты выполняю в составе полка на бомбометание по целям: хутор Мариенгейм и населенный пункт Григорьевка. Это укрепленные пункты врага на переднем крае.

Впервые вижу, как бьет зенитка. Сначала вспыхивает огненный бутон, а затем из него разворачивается черное облачко. Оно больше или меньше размером - значит, снаряды крупного или среднего калибра. Когда разрывы ложатся близко, слышно глухое "ах!" - ходи тогда после полета вокруг машины и считай пробоины.

Мы выполняем все поступающие из штабов армии и дивизии задания на разведку. Когда свободны, летим с группой на бомбометание. Если в боевом строю полка все места заняты - мы запасные. Выруливаешь тогда с полком на старт и в сторонке "молотишь" винтами. Не вырулил кто-то по каким-либо причинам - взлетаешь и занимаешь в строю его место. Взлетели все заруливаешь на стоянку.

Мне очень нравится экипаж, с которым я летаю. Сухарев безошибочно производит штурманские расчеты и расчеты на бомбометание и фотографирование. Когда он выполняет их, я смотрю на него и думаю: "Какой умница!"

Хорош стрелок-радист Баглай. Он скромен, в совершенстве владеет связью, оружием, осмотрителен в воздухе. За все время, в течение которого мы вместе летаем, он еще ни разу не сказал мне, что взят в экипаж в добровольно-принудительном порядке. Конечно, хочется, чтобы и мой штурман, и мой стрелок-радист были так же довольны мной, как и я ими.

...28 июля. В этот день, во время выполнения семнадцатого боевого вылета, мы попали в перепалку из-за погоды.

Выполнено задание. Везем домой нужные разведывательные данные и фотоснимки. Но за наше двухчасовое отсутствие над аэродромом Мечетный появилась грозовая облачность, на землю обрушился страшной силы ливень.

Как всегда, подходим к аэродрому с малым запасом бензина. Мечетный расположен вдалеке от характерных ориентиров. Единственный ориентир стоянка самолетов, землянка и навес.

–  Будь внимательным, Сима. Не дай бог нам потерять в этих условиях ориентировку, - говорю штурману, когда над Новошахтинском резко ухудшилась погода.

–  Не потеряем. В школе нас этому не учили. - В шутке штурмана чувствую добрую уверенность. Молодец.

Сухарев вывел самолет точно на аэродром. Теперь дело за мной. Посадить машину в таких условиях не так-то просто. А тут еще, как назло, прекратилась связь. В наушниках шлемофона сплошной треск от грозы. Вокруг мечутся молнии. Ливень и сильный ветер усложняют пилотирование самолета. Лобовые стекла фонаря кабины залиты водой. Кабина сильно протекает. Укрепленный на ее полу штурманский компас АН-4 залит. В нижнем остеклении мелькнула и тут же исчезла стоянка самолетов.

Чтобы не бросало сильно машину, я держу повышенную скорость. Хочется чуть-чуть подняться повыше, но этого не делаю - знаю: сразу же потеряю землю.

На мгновение вспомнился случай с летчиком Бурзаком. Он вот так же прибыл с задания с малым запасом бензина. И, видимо забыв об этом, сделал боевой разворот с большим креном. Произошел отлив бензина от заборников, и моторы тут же "обрезали", самолет упал. Это урок всем. Что же делать мне? Выполнять развороты "блинчиком" тоже не могу - боюсь потерять из виду аэродром. Если я его потеряю, придется уйти на излучину Северного Донца, брать от нее курс и выходить снова на аэродром. Но могу ли я этим заниматься, когда вот-вот кончится горючее и "зачихают" моторы?

Открываю левую форточку - капли воды сильно бьют в лицо. Земля сквозь пелену дождя еле просматривается. Выполняю развороты с большим креном. Выпускаю шасси и хожу над границей аэродрома, не упуская из виду стоянку самолетов.

Первый заход по "Т" - неудачный. Даю газ, ухожу на второй круг. Со следующего захода приземляю машину и облегченно вздыхаю. Словно гора свалилась с плеч. Семнадцатый вылет закончился благополучно.

На аэродроме очень много воды. Наш самолет напоминает на пробеге глиссер. Тормозами не пользуюсь: от большого сопротивления воды и так малый пробег. Кто-то из залетевших к нам летчиков в конце посадочной полосы поставил на нос Р-5. Не столкнуться бы... А ливень продолжается. Заруливаю на стоянку машину и думаю: "В такую погоду никто нас не встретит". Но нет, у капонира стоит в воде наш батя - капитан Вишняков. И все наши техники с ним. Все мокрые до нитки, но улыбаются. Я смотрю им в глаза и тоже улыбаюсь...

Прошло немного времени. Однажды наш бывалый комэск сказал мне:

–  Грешно даже вспоминать, Бондаренко. А ведь я тогда думал, что ты разобьешься...

–  Нет, товарищ капитан. Разбиваться у себя дома - не резон. А кто же немцев бить будет? - Ответил я ему, улыбнувшись.

При фотографировании результатов бомбометания полка сбит огнем зенитки самолет командира звена Покровского. Теперь все задания на разведку выполняют экипажи Моисеева и мой.

Когда хорошо выполнишь задание - радостно на душе. И тогда мы - дело прошлое - идем от линии фронта домой бреющим. Помню, в один из вылетов район разведки оказался закрытым низкой облачностью. Надеясь, что она вскоре останется позади и мы выполним хотя бы половину задания, я решил дойти до конечной точки маршрута - Барвенково, расположенного почти в двухстах километрах за линией фронта. Но облачность сопровождала нас.

–  Сима, проверим высоту нижней кромки.

–  Давай! - ответил Сухарев.

Я закрутил глубокую спираль, пробил облака вниз, а Сухарев в бортовом журнале записал: "Верхняя кромка - пятьсот, нижняя - двести метров". Эта высота чересчур мала для выполнения задания. Снова пробиваю облака вверх и беру курс домой.

–  Скоро линия фронта? - спрашиваю Сухарева через некоторое время.

–  Да прошли уже, по-моему...

–  Ты точно знаешь?

–  Знаю. У тебя руки по бреющему чешутся - давай.